Казаков Д. Н.

Степановскому мятежу–95 лет 
(главы из книги «Православная жизнь Уржумского уезда с 1918 по 1929 гг.»)

«….А на углу стоит старуха и, согнувшись, плачет так горько, что я невольно приостанавливаюсь и начинаю утешать, успокаивать. Я бормочу: – «Ну будет, будет, Бог с тобой» – спрашиваю: – «Родня, верно, покойник-то?» А старуха хочет передохнуть, одолеть слезы и наконец с трудом выговаривает:

— Нет... Чужой... Завидую…

И. Бунин 
«Окаянные дни».

1. Мятеж 

8 августа исполнятся ровно 95 лет со дня т.н. Степановского мятежа – первого и самого крупного антисоветского восстания на юге Вятской земли, которое затронуло и наш Лебяжский край. Как известно, в Лебяжье мятежники пребывали с 11 по 18 августа 1918 года. Восстание охватило Уржум, Лебяжье, Нолинск и часть будущей марийской республики при слабом сопротивлении местных властей. Далее степановцы планировали захват Кукарки, Яранска и Котельнича, соединиться с английскими интервентами в Архангельске и с наступавшим с Урала Колчаком. Поддерживали их восставшие рабочие Ижевского завода и КОМУЧ – эсеровское государство на средней Волге, возникшее на белочешских штыках.

Обстановка в стране, оказавшейся под пятой незаконной власти большевиков, обострялась. Беспредел власти усиливался, росло и народное недовольство. Расстрел демонстрации в Петербурге, собравшейся 5 января 1818 года в поддержку всероссийского Учредительного собрания, положил начало братоубийственной Гражданской войне. Великая мечта вождя социалистической революции – «превратим империалистическую войну в гражданскую» - наконец была претворена в жизнь. Большевики, чтобы удержать власть, залили несчастную, некогда великую страну, реками крови. Впрочем, незаконные и бессудные убийства были начаты ими задолго до этого, сразу после прихода к власти. Только полицейских, ранее верно служивших государству Российскому, было убито по стране до 70 тысяч! Судьбы тысячи вятских людей, пропавших без следа в эти годы, неизвестны до сих пор и видимо никогда не будут известны – если убивали их без следствия и суда, только за принадлежность к имущему классу или определенному сословию, не заводились и «дела», да и некому их было «шить» - Вятская ЧК еще только создавалась.

Печальным примером этого был елабужский протоиерей Павел Дернов. 14 февраля 1918 г. полтора десятка красноармейцев ворвались в дом о. Павла и арестовали его с тремя сыновьями, а ночью батюшку расстреляли ; есть версия, что его закололи штыками. Потом расстреляли и всех троих сыновей Дерновых, после того как один из них, узнав о гибели отца, назвал, и вполне справедливо, красноармейцев «душегубами». 31 марта на заупокойной литургии и панихиде святейший Патриарх Тихон поминал протоирея Павла и детей его среди других «рабов Божьих, за веру и Церковь Православную убиенных». А сколько таких людей было вообще, убитых без суда и следствия? Вот как состоялась бессудная казнь в Верхосунской волости Нолинского уезда. Очевидица вспоминает: «Я была ребенком, так плохо помню, но рассказывали, что собрали в с. Верхосунье митинг. Коммунист вышел на трибуну, а старики набрали камней и стали бросать в него. Их сразу стали ловить. Одного поймали, его Микола звали, яму вырыли и тут же закопали. Повострей кто был – так убежали¹». В архивах г. Кирова сохранились единичные дела расстрелянных, и то в основном за вторую половину 1918 г.; в это время вятские «чрезвычайки» кое-как наладили делопроизводство, хотя следствие велось на прежнем примитивном уровне: есть донос – в расход!

К концу лета 1918 г. положение молодого советского государства, оказавшегося в кольце фронтов, стало угрожающим. Казалось, вот-вот, и рухнет власть большевиков, висевшая на волоске. Неспокойно было и вокруг Вятской земли. На севере, со стороны Архангельска появились английские интервенты; хотя они и были заинтересованы в основном в охране своих военных складов, оставшихся после Первой мировой войны, а не в участии в общероссийской усобице, но все же представляли из себя серьезную военную силу. Южнее, на Волге вспыхнул «белочешский» мятеж, когда восставшие чехи захватили Казань и Самару и при их помощи возникло эсеровское государство КОМУЧ. С востока на Урал напирали войска адмирала Колчака.

В самой Вятской губернии летом 1918 года вспыхивают десятки крестьянских мятежей по всей ее обширной территории, поводом к чему становились грабительская политика большевиков и беспредел «чрезвычаек»; еще до введения «красного террора» чекисты издевались во всю над бесправным населением. Даже те крестьяне, которые в начале 1918 г. приветствовали, советскую власть, теперь были недовольны ею. Доведенные до отчаяния они были готовы на все, и пощады продотрядовцам не было. Например, в Яранском уезде на отряд продотрядовцев из 100 человек напала «громадная толпа, вооруженная кольями, железными тростями и огнестрельным оружием²». 2 августа 1918 г. в Бисеровской волости Глазовского уезда командир продовольственной дружины 23-летний А.И. Соболев был закопан заживо в землю³. Примкнуть к восставшим крестьянам с оружием в руках были согласны и многие «бывшие», униженные и ограбленные новой властью. Самыми мощными стали восстания в Ижевске и Воткинске, где против «рабоче-крестьянской власти» поднялись сами рабочие, возмущенные бессудными убийствами и беспощадной эксплуатацией их труда. Неожиданно для всех поднял мятеж против Советов на юге губернии и продовольственный полк под командованием А. Степанова, присланный туда из Москвы в июле 1918 г.

Красный обоз около с. Петровское Уржумского уезда с отобранным у крестьян хлебом. Обычно этот хлеб сжигался или гнил на складах. Изымался он с целью лишить крестьянина излишков и сделать его покорным власти.

Мотивы мятежа до сих пор неясны. По версии уржумского краеведа С. Пушкина, причиной мятежа стала разнузданная диктатура комиссара продполка Хомака, который установил свои цены на хлеб и запретил вывозить его сепаратно, наплевав на директивы Центра⁴. Степанов расстрелял его и покончил с советской властью. Еще одной причиной было то, что штаб второй армии Восточного фронта отдал продполку категорический приказ топать на фронт бить белочехов. Восставшие белочехи представляли из себя серьезную военную силу, и идти воевать с ними за утопические большевисткие идеи продотрядовцам было мало желания, тем более, дальнейшая перспектива дел на Восточном фронте была довольно туманной, т.к. советская власть в Поволжье и в Предуралье стремительно теряла свои позиции. Проще было перейти на сторону мятежников…

Мятеж начался 8 августа в Малмыже, где Степанов со своими бойцами зашел в местное казначейство и, грозно бряцая оружием, вынес отсюда 500 тысяч рублей. Также было изъято 200 тысяч рублей в продотделе Малмыжского уисполкома. После этого степановцы вошли в Уржум и легко заняли его при поддержке местных эсеров и бывших офицеров. Лидеры эсеров прибыли в мятежный полк во главе со своим руководителем Видягиным и бывшим начальником уезда Березинским, безоговорочно поддержавшие мятеж. Целью мятежа было провозглашено свержение власти большевиков и созыв всенародного Учредительного собрания, что было главным лозунгом и в КОМУЧе, но степановцы не отменяли советскую власть как таковую, понимая, что у нее много сторонников (кроме того, в продполку было много анархистов), а только диктатуру партии большевиков. Не случайно, лозунги на пароходах мятежников гласили: «Советская власть без коммунистов».

Степанов объявил свой полк передовым отрядом народной армии и создал в уездном Уржуме т.н. правительство Южного округа. Березинским было написано воззвание к интеллигенции и остальному бывшему офицерству, проживающему на территории Уржумского уезда, которые тут же начали стекаться в полк под знамена нового правительства.

Поддержали мятежный полк с его идеей созыва Учредительного собрания также крестьянство, интеллигенция и духовенство, вдоволь уже нахлебавшиеся советской власти. Сыновья некоторых священников даже вступили в ряды восставших. Так в с. Лебяжье к степановцам присоединились сыновья почившего священника Загарского Николай и Александр, в с. Сернуре – сыновья священника Феодора Егорова, Константин (будущий художник) и Иван. После разгрома мятежа им всем удастся уцелеть, и позднее они будут воевать в армии Колчака⁵. Николай Загарский после окончания Гражданской войны даже вернулся на Вятку и много лет работал в Областной научной библиотеке имени Герцена.

Степановское восстание быстро охватило при поддержке крестьян, и слабом сопротивлении местных Советов большую часть Вятского юга. В большинстве волостей советские работники бесприкословно просто передавали власть в бразды правления мятежников, и только в отдельных местах, как в Нолинске, оказали вооруженное сопротивление. В основном последнее происходило там, где их вина перед населением была слишком высока.

В воскресение 11 августа добровольно «сдал» село Лебяжье с его пристанью и высоким мысом Городище, выступавшим над Вяткой, председатель лебяжского волисполкома Шерстенников, который не поленился съездить в Уржум и привести с собой десяток степановцев с 4 пулеметами⁶. В Лебяжье, по воспоминаниям очевидцев, степановцы застали на пристани пароход с красноармейцами и посадили их до решения народного суда в «кутузку» (по другим данным, всех расстреляли). В местном совете они застали врасплох местного военного комиссара и жестоко избили его, после чего тот скрылся и прятался в окрестностях Лебяжья до прихода красноармейцев.

С. Лебяжье. Дореволюционное фото.

Здесь, как и в других местах, степановцы собрали народ на сход, агитируя за свою власть и призывая вступить в их отряд. Позднее очевидец вспоминал: «… Лебяжане стояли, понурившись, переминаясь с ноги на ногу. Оратор разливался соловьем, сулил всякие блага. Но призывы его так и повисли в воздухе. Желание вступить в банду изъявили лишь несколько богатеев да пропойцев. Остальные молчали, не трогались с места. Только когда степановцы что называется «с ножом приступили к горлу», какой-то дед дипломатично высказался: «Мы что, мы ничего, как Елькино порешит⁷…». Так и постановил сход. Выбор пал на дальнюю деревню Елькино соседней Рождественской волости т.к. тамошние мужики слыли очень мудрыми да и в Совете там люди сидели посерьезнее, чем в лебяжском. Туда послали 2 степановцев и 2 лебяжан, которым дойти до деревни было не суждено.

Лебяжане боялись высказываться, возможно уже понимавшие, что советская власть – власть серьезная, скорая на расправу, поэтому в отряд вступило только 3 человека из числа «зажиточных» селян, которые считали, что советская власть ничего не дала и нужно новую власть, которую провозглашали степановцы. Также считали и сельские крестьяне (в Елькино состоялся такой же сход). Известно, что один из лебяжских священников придерживался либерального мнения, утверждая, что «он не против советской власти, но его возмущает приход к власти лодырей и пьяниц». За эти смелые слова он поплатился жизнью⁸.

По прибытии в Лебяжье, степановцы сразу стали укреплять свои новые позиции, расставлять пулеметы: один поставили на обрывистом Городище для обстрела реки, другой на пристани, третий втащили на второй этаж здания бывшей волостной управы и просунули его ствол в окно, выходящее на площадь. Еще один пулемет степановцы, как утверждали красные после захвата села, разместили на колокольне церкви, причем зашли туда, видимо, без ведома служителей церкви; был воскресный день и в его суматохе нетрудно было подняться на колокольню незаметно (в Лебяжской церкви вход на колокольню был из притвора). Священники о находившемся на колокольне пулемете, судя по протоколам их допросов, узнали только после изгнания степановцев.

Единственным, кто мог знать об этом, был звонарь церкви Егор Хохлов. В протоколе своего допроса он рассказывал, что воскресным вечером того дня, когда в Лебяжье прибыли степановцы, он пришел в церковь запирать колокольню⁹. Поднявшись туда, он увидел там двух солдат, которые не дали ему запереть колокольню; пулемета там не было. По его словам, они стояли там все время во время пребывания в селе, видимо, используя колокольню как дозорный пост. Был ли там пулемет, Хохлов не знал, т.к. степановцы туда никого не пускали. Правда, в разговоре со священником Зириным, как это видно из протокола допроса последнего, сторож утверждал, что пулемета на колокольне все таки не было¹⁰. Об этом же говорил староста церкви. Возможно, все же пулемета на колокольне могло и не быть, а чекисты могли утверждать об этом только по слухам, ходившим по селу. Нет никаких упоминаний об этом пулемете и в отчетах по захвату Лебяжья красными, но он стал главной причиной обвинения лебяжских священников в причастности к мятежу¹¹.

В Лебяжье в то время служили священники Василий Несмелов и Михаил Зирин, которым предстояло стать первыми мучениками за веру на этой земле. Оба были хорошие семьянины, имевшие множество детей и служили в Лебяжье очень недавно. В 1915 г. в семье о. Василия было шестеро детей. Свою последнюю дочь, Валентину, о. Василию не суждено будет увидеть и подержать на руках. Она появится на свет через 4 месяца после его гибели.

Вот что вспоминала о том периоде жизни семьи Несмеловых дочь о. Василия Нина в письме своей младшей сестре Валентине спустя многие годы: «…Теперь о папе – чего знаю. Я помню его с 4-х лет (родилась в 10-м). Помню – жили мы тогда в селе Шешурга Яранского уезда Нижегородской губернии. Папа служил в церкви с. Шушерги, потом немного он служил в с. Кодочиги, а потом снова в Шушерге, а потом переехали в Лебяжье. Там служил в церкви друг папы (но я забыла его фамилию), он и позвал папу туда. Устроились там очень хорошо. Дом большой с двумя террасами и чердаком, кругом в саду против церкви (я тогда училась во 2 классе начальной школы) по реке Вятке. Школа рядом. Вот там нас и застала революция¹²…»

В еще одном письме Нины Васильевны, к сожалению утерянном, упоминалось, что о. Василий, высокий и худощавый батюшка, отличался спокойным характером, любовью к детям и безупречно сшитой одеждой¹³. Второй священник Михаил Зирин, был уроженцем Лебяжья, и тоже был назначен сюда в 1918 году, тоже имел большую семью. По воспоминания вдовы священника, был он очень образованным, высокоморальным человеком и очень добрым.

Батюшка Василий в протоколе своего допроса рассказывал, что о приходе степановцев узнал вечером в воскресение от о.Михаила Зирина, к которому пришел по церковным вопросам, но сам с ними не сталкивался, т.к. по его словам не ходил никуда в селе, кроме церкви, а спустя 4 дня по совету диакона уехал из Лебяжья с семьей, после того как дети его услышали пулеметную стрельбу и испугались. Обратно он вернулся уже после разгрома степановцев¹⁴.

Вот что рассказывал о пребывании Степановского отряда и о себе священник Михаил Зырин в протоколе своего допроса после ареста:

«В с. Лебяжье я служу недавно. Во время служения в означенном селе насколько успел прислушивался к местному населению, заметил, что оно относительно благожелательно теперешней советской власти т.к. оно для их приемлимо по той причине, как будучи малоземельными и у их не хватает своего хлеба, то правительство оказывает в этом отношении им помощь. Что касается далее лежащей местности, где крестьяне зажиточны, то там картина меняется, и хотя они подчиняются власти, по всему видно, что чувствуется недовольство. Я лично симпатизирую власти коммунизма. Когда прибыли белогвардейцы в наше село, мне уяснилось, что это движение носит характер налета, и большинство местного населения настроены против их. Лишь самая незначительная часть, т.е. зажиточная, относилась или безразлично или сочувственно. По фамилии знаю мало, кто примыкал к ним, то главным образом из бывшего офицерства и торговцев. Из них могу упомянуть Шишкина, Сазанова, но в большинстве фамилий их не знаю.

Прибыли к нам белогвардейцы в воскресение (29 июля) 11 августа, как слыхал после, 3-4 человека. Воскресение я никого не встретил из белогвардейцев, но понедельник утром, когда ходил в церковь отпевать покойника, я встретил офицера Шерстенникова, который меня остановил и предложил сделать в будущий праздник в среду 1 августа ст.ст. богослужение с крестным ходом на воду, причем пригласить народ к восстанию против советской власти, вывесить сейчас же воззвание патриарха Тихона в публичных местах. Я это сделать отказался, что мое дело только проповедь Христа и храм и вывесить воззвание отказался, на что он ответил: сам не исполню, все равно прикажут. Тем и расстались с вышеозначенным офицером. Приказание офицера вывесить воззвание патриарха Тихона не исполнил, и воззвание не вывесил, хотя у меня и были эти воззвания, полученные под расписку благочинного священника Красного села Уржумского уезда о. Владимира Швецова.

На вопрос, кого отпевал в церкви, ответил: я этого не припомню т.к. многие помирали от эпидемии, итальянской инфлуенцы. На вопрос – откуда знаю фамилию офицера, с которым говорил, ответил, я фамилию его узнал только после, по изгнании белогвардейцев от сельских.

По отслужении панихиды в церкви, я сейчас же отправился в деревню Меркуши с детьми, чтобы избежать давления со стороны белогвардейской банды. Вернулся обратно в село в среду утром, отслужил литургию причем торжество и крестного хода не совершал. Во время литургии и до этого со стороны белогвардейцев, на порядок слышно не было, и отслужили как обыкновенно.

На вопрос, был ли пулемет на колокольне церкви белогвардейцами поставленный, ответил, что не знаю, а после когда вернулся, слыхал по слухам, что будто был, но этого отрицали сторож колокольни, староста. Лично на колокольне я не был. Службу вели 2 священника, каждый по отдельности. Эту неделю была моя очередь.

Вообще никаких отношений мне с белогвардейцами не было, кроме мною показанного. На вопрос, что известно, что он являлся в волостной дом ответил: я был в среду утром около 9 к председателю исполнительного комитета советской власти, по личному делу из-за семьи. Но с белогвардейцами даже не встречался. Больше ничего добавить не могу¹⁵».

12 августа один из отрядов мятежников вошел в Нолинск и также легко занял его. Многие «бывшие» сразу перешли на их сторону. Местные большевики во главе с Андреем Вихаревым, оставшись без вооруженной поддержки (не могли же их поддерживать крестьяне, которых они нещадно грабили и мучали), заперлись в здании бывшего духовного училища и отказывались выходить, зная, что пощады им не будет; при подавлении крестьянских мятежей в июле здесь особенно зверствовали чекисты во главе с Жидялисом, которого даже нолинские коммунисты называли бандитом. На свое счастье теперь он был далеко от Нолинска; интересно, что после подавления мятежа Жидялис вернется и возьмется за старое. Незадолго до мятежа, город посетил Азин, по приказу которого в заложники было взято более 20 человек¹⁶. В этой операции ему активно помогал Вихарев, теперь укрывшийся от праведного народного гнева в бывшем духовном училище.

Степановцы подожгли здание и, выкурив большевиков, взяли их, как говорится, голыми руками. Некоторым из них удалось уйти. Как рассказывали потом, пытался бежать, переодевшись в женское платье и Вихарев, но его поймали и расстреляли. Озверевшим народом его тело было изрублено на куски и брошено в воды речки Вои, омывавшей берега города. Остальные 13 человек были посажены в городскую тюрьму до вынесения приговора народного суда (в советское время раздули миф, что все они сгорели в здании училища, героически умерли за советскую власть). Степановцы, как приверженцы демократического Учредительного собрания, суд над большевицкими руководителями и их прихвостнями, судя по сохранившимся документам, старались вершить на народных сходах, но позднее были оболганы, якобы как убившие много людей.

Небольшой отряд степановцев был по Вятке отправлен в Кукарку, но там потерпел неудачу – боцман, который вел корабль, оказался слишком «сознательным» по отношению к Советам, завел свое судно на мель, где степановцев окружили местные крестьяне, лояльные к советской власти, и уговорили их сдаться. Тем ничего другого и не оставалось¹⁷. Намного позднее местные ребятишки нашли в пещере неподалеку от этого места штук 15 винтовок и даже всласть настрелялись из них, пока те не были у них отобраны взрослыми…

Эмиссары нового правительства были отправлены с агитацией и на юг уезда, например в села Марисолу и Хлебниково, а возможно и в другие села. Позднее чекисты нашли «пособников» мятежников также в Кукнурской и Параньгинской волостях; в приговорах им значилось, что они «оказывали помощь белогвардейцам¹⁸». Известно, что в Марисоле степановцев поддержало население, в т.ч. духовенство. Вот что рассказывал о событиях в селе очевидец Б.И. Шабалин:

«…Из Уржума поскакали во все волости уезда нарочные, требуя поддержки власти Степанова. Двое нарочных верхом прискакали в Марисолинскую волость. В селе Марисола волость образовалась после Октября 1917 года, примерно в апреле 1918 года. До 1917 года село Марисола и окрестные деревни входили в состав Кузнецовской волости. Нарочные встретились с секретарем волисполкома, членом партии эсеров Шишигиным Николаем Ивановичем, с попом Андреем и они обещались провести собрание мирян прихода в церкви с поддержкой новой власти Степанова. Большинство крестьян были недовольны продразверсткой и как могли прятали хлеб. На следующий день по звону колоколов собрался сход прихожан. Председателем собрания был избран поп Андрей, секретарем Шишигин Н.И., и собрание решило поддержать власть Степанова в Уржуме. Среди выступивших на сходе были дьяк Шабалин Иван Андреевич, протодьякон Соколов, который выступил с резкой критикой власти большевиков. Его язык был резкий, прямой, он говорил, то, что думал¹⁹».

Один из пароходов степановцев – «Бебель». На нем они прибыли в Лебяжье.

В село Хлебниково Березинский от имени Степановского правительства прислал мандат диакону церкви Константину Решетову и некоторым другим известным в волости личностям принять власть и деньги от Совета в свои руки и возродить Управу. Диакону приказывалось стать начальником волости. Интересно, что приказ ему был передан членами Исполкома, отнесшимися, как видно, к смене власти очень пассивно. Выбор Березинского пал на него, т.к. тот знал Решетова очень давно, как весьма популярного в своей волости человека. о. Константин служил в Хлебниково 16 лет и был известен большой благодетельностью и отзывчивостью, был очень популярен среди крестьян.

В детстве Константин Решетов воспитывался в семье протоиерея г. Елабуги, который стал мальчику вместо отца и помог получить ему духовное образование. Поначалу юноша хотел стать учителем, и работал несколько лет на этой должности, совмещая работу со службой в одном из храмов г. Елабуги. Позднее выбор Константина пал окончательно на путь духовного служения, т.к., по его словам, должность псаломщика была более оплачиваемой, чем учителя. Как способный молодой человек, он быстро получил сан диакона и был перемещен на служение в маленькое село Хлебниково Уржумского уезда, где прослужил многие годы, вырастив с женой двух детей. В разные годы он назначается Уржумским земством председателем по выборам в волостное земство и председателем кредитного товарищества, организованным им же, благодаря чему батюшка стал пользоваться большим уважением и в народе, и в Уржумском земстве.

О. Константин с большим сомнением поглядел на бумагу, присланную Березинским, как он сам признавался, приказ его «огорошил» и власть брать в свои руки ему не хотелось, понимая, что в случае чего беды не миновать. Он предлагает принять на себя новую власть бывшим членам Управы, но те, отказались, понимая, что последствия могут быть нешуточные. Тогда о.Константин решает поступить очень демократично - приказ прочитать на народном сходе, а там как народ решит, так и будет. На сходе мужики решили, что им все равно – Совет или Управа, лишь бы порядок в волости был, и давайте быстрее принимайте дела и кассу в свои руки. Так батюшка-диакон стал главным участником «переворота» в Хлебниковской волости, что чекисты позднее и вменили ему в вину. Сам переворот, судя из последующих слов Решетова, состоялся очень мирно – председатель Совета написал заявление о своем уходе, вверив власть новому правительству, и мирно удалился. о. Константин стал начальником волости и добросовестно старался исполнять все приходящие ему приказы.

Вот что сам диакон позднее рассказывал об этих событиях на своем допросе в Уржумской ЧК: «… Подозреваю, что меня арестовали за то, что во время белогвардейского восстания мне прислали распоряжение от Березинского о смене Советов, таковые упразднить, а вместо советов назначить, т.е. призвать к работе бывших членов волостной земской управы. Это распоряжение принес мне Опарин. С ним был член Хлебниковского исполкома. Прочитав эту бумагу, я не знал, что делать, заявив, что я руководить волостью не могу, хотя там и было написано о назначении меня начальником волости. В понедельник было собрание, и я выступил на собрании, прочитав приказ, и к тому же председатель волостного совдепа этим воспользовался, чтобы поскорее улизнуть из волости и заявление о своем уходе, фамилия его Опарин, и дело после заявления решилось сразу. Крестьяне ответили, нам все равно управа или Совет и решили Совет признать распущенным. А на службу вместо председателя был призван бывший председатель Конышев, который и занял место председателя. Я также просил его принять руководство волостью. Я знал, что приказ Березинского контрреволюционного характера. Читал я этот приказ, потому что народ уже знал об этом приказе и об этом назначении начальником волости, а также потому что ко мне обращался Опарин, чтобы я принял дело, но я сам не решился и вынес решение на общее собрание волости. О том что я, читая этот приказ срываю советскую власть и помогаю буржуазии, я не подумал. В настоящее время я сознаю, что в то время я являлся врагом советов, и к тому же в то время я не знал, что творится в Уржуме и в других местностях республики…

Контрреволюционный приказ все равно прочитал. Мотивирую это тем, что наше положение зависело от крестьян и они заставили бы все равно прочитать, зная, что таковой у меня есть. Популярностью в своем округе я пользуюсь как председатель кредитного товарищества, таковое мною и было основано, желая помочь трудовому народу²⁰…»

Разумеется, степановское правительство не собиралось ограничиваться захваченной территорией на юге губернии. Верные им люди ждали подхода степановцев в Кукарке и Яранске, готовые разжечь пламя антисоветского восстания еще дальше, планировался захват Котельнича с его железно-дорожным мостом и далее соединение с английскими интервентами на севере, хотя, думается, вряд ли бы те оказали им существенную поддержку – за всю историю Гражданской войны Антанта ни разу не вмешалась в ход ее событий; за то позднее большевики насочиняли о ее деятельности с три короба... После этого, по мысли мятежников, полыхнуть должна была и вся оставшаяся губерния. По всей видимости, была налажена связь с восставшими ижевскими рабочими, т.к., те снабжали вятских повстанцев оружием²¹. Также степановцы установили связи с КОМУЧем; это видно по тому факту, что в их рядах были чехи и некоторые уроженцы тех мест, да и лозунг «За Учредительное собрание» был взят оттуда²².

Власть мятежников была очень недолгой, и их грандиозным планам не суждено было сбыться. В народе, расколотом на два враждебных лагеря, не было единодушия, многие крестьяне по наивности своей оставались верными советской власти и выступали против мятежников. Это видно по тому, что случилось близ Кукарки. Некоторые крестьяне укрывали у себя лидеров большевиков, которых разыскивали степановцы. На юге уезда Токтайбелякский комбед вооружил бедняков (в основном местных лодырей и пьяниц) и встретил степановских эмиссаров с оружием в руках. Позднее токтайбелякские нищеброды присоединились к прибывшим красноармейцам и участвовали в разгроме степановцев.

В некоторых местах крестьяне не знали, на чьей стороне быть, переминаясь с ноги на ногу. Так было в Лебяжье. Взять власть над населением захваченной территории можно было только железными мерами, так чтобы население стало воевать за эту власть, как это было принято у большевиков и у ижевцев. У степановцев же была только агитация, полное отсутствие дисциплины в армии и повальное пьянство. Это и предрешило их разгром. Как уже говорилось выше, из Лебяжья с агитацией было отправлено в д. Елькино 4 человека, но до деревни они не дошли. У д. Филатово Рождественской волости посланцы наткнулись на красноармейский отряд, двигавшийся к Лебяжью, и были отправлены в расход в логу за деревней. Красноармейцы, расстрелявшие лебяжских эмиссаров, были из батальона 19-го Уральского полка, который под командованием И.В. Попова и Я. Урановского на трех пароходах был выслан из Вятки уничтожить мятеж на юге губернии. К вечеру 16 августа красноармейцы высадились на крутой берег Вятки недалеко от Елькино и заняли деревню, сделав небольшую передышку.

Из Елькино красноармейский отряд двинулся на замирение Лебяжья, предварительно разделившись – один отряд из 18 человек с пулеметами двинулся к селу через Филатовский лес (где им и встретились незадачливые лебяжские посланцы), а остальные 70 человек двинулись к нему на пароходах. Однако, когда под вечер 17 августа пароход «Сын» вышел на лебяжский плес, то был обстрелян с мыса Городище степановцами²³. По воспоминаниям одного жителя соседней с селом д. Запольщина, обстрел был таким мощным, что по крышам прибрежных деревень пулеметные пули застучали как дождь и местные крестьяне бросились прятаться в ближайшие овраги. После этого пароход был вынужден дать задний ход и укрыться за излучиной. Пеший отряд притаился в местном лесочке. Атака была намечена на утро. Следует заметить, обстреляв пароход, степановцы не предприняли никаких мер к укреплению своей обороноспособности или хотя бы обнаружить этот пароход, набитый красноармейцами, поскольку вдоволь упились лебяжским самогоном. За это и поплатились.

Продолжение