Чтобы удержать власть в захваченной ими стране, большевистские авантюристы не гнушались никакими методами. Расстрел мирной демонстрации в Петрограде 5 января 1918 г., по числу жертв во много превзошедший «кровавое воскресение» 1905 г. (во всех советских учебниках можно было подробно прочитать об этом «бесчеловечном» акте политики царизма, а о себе большевики, конечно, «скромно» умолчали) учреждение ЧК, развязывание Гражданской войны, безжалостная расправа со всеми членами царской семьи – это было только начало кровавого правления ленинизма, породившего в своих недрах Сталиных, Кировых, Берий и прочих подонков конвейерной системы человекоистребления.
Еще более бесчеловечным актом нового правительства стало постановление от 5 сентября 1918 г. «О красном терроре» якобы как о чрезвычайной мере самообороны большевистской республики, направленной будто бы против белого террора. Раздутую историю последнего красочно преподавали затем целых 70 лет во всех советских школах и вузах, хотя на самом деле белый террор был минимумом, можно сказать, лужицей по сравнению с тем океаном крови, пролитой большевиками в угоду мировой революции, так красные сумели мастерски переврать всю нашу историю с позиций оголтелого марксизма-ленинизма.
В новом постановлении Совнаркома, в частности говорилось: «…Необходимо обеспечить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях: что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам… Ни малейшей нерешительности в принесении массового террора». Советские чекисты приняли эти слова как руководство к действию.
Еще зимой 1918 г. в Вятку была эвакуирована Уральская ЧК, в составе которой было много «латышских стрелков». Автор этих строк сам просматривал анкеты главарей этой организации и воочию убедился, что среди них было действительно немало прибалтов, и к слову сказать – отпетых негодяев, прошедших царские тюрьмы. Прибыл отряд ЧК и в маленький Уржум, еще до Степановского мятежа, во время которого ЧК в числе других организаций была вывезена в Кичму(35). Вот здесь прекрасно проиллюстрирована подлая суть этой организации – чекисты умели воевать лишь с безоружными людьми, когда же пришло время «отстаивать власть Советов», они предпочли… дезертировать!
После замирения мятежа, в Кичму и пришло постановление Совнаркома, и кровавый конвейер Уржумской ЧК заработал в полную силу, причем деятельность свою чекисты начали из Кичмы, с территории будущего Советского района, в состав которого входит это село. Здесь, неожиданно «осмелев», работники пера и топора приговорили к расстрелу сразу около 10 человек, в том числе и женщин(36). На очереди стояло Лебяжье. После разгрома степановского отряда по свидетельству П. Е. Путинцева зажиточные хозяева в Лебяжье распространяли разные слухи, создавали неуверенность у крестьян, всячески пугали их. С немым вопросом в глазах взирали они на батюшку в церкви, а что он мог сказать? Его положение самого стало не легким, новая власть начала притеснение церкви и ее служителей и в нашей Вятской глубинке. Вот что вспоминала дочь о. Василия в упоминавшемся ранее письме:
«… Это было в 17-18 годах. Забирали и разоряли все семьи священнослужителей. Эта участь не обошла и нашу семью. У нас отобрали тогда всю мебель, а нас всех оставили в одной комнатке, а потом и совсем выгнали. А папа пришел домой со службы и не дали даже поесть. Его забрали в чем был (подрясник, ряса) и увезли в Уржумскую тюрьму на пароходе. Мама ездила туда из Лебяжья в Уржум, но в живых отца уже не застала. Он был расстрелян. Я помню как отец всех нас поцеловал, благословили, ушел под конвоем»(37).

6 октября «кожаные куртки» наведались в Лебяжье и арестовали только 2 священнослужителей – о. Василия Несмелова, о. Михаила Зырина. Им было предъявлено одно обвинение – «участие в белогвардейском степановском мятеже»(38), они де своими действиями благоволили степановцам и разрешили им поставить пулемет на колокольне, хотя прямых доказательств этому не было. Обвинение опиралось в основном на рассказы красноармейцев, выбивших степановцев из села. К примеру комендант занятого района Монахов в своих показаниях утверждал : «4 августа вступление было белогвардейцев в Лебяжье, на что священники содействовали, разрешив поставить пулемет на колокольне для дальнего обстрела местности да всеми качествами благоволили белым. При вступлении советских войск (6 августа) священники удрали, а также диакон отстал от них. Числа 25 августа священники вернулись, послали к коменданту Лебяжья сторожа звонаря, можно ли начать службу. Я сказал пожалуйста, почему вы раньше где были. Они сказали, мы ушли от испуга. Другой говорил, что я ушел ибо не моя неделя службы»(39).

Согласно материалам следствия, чекисты на дом к обоим священникам нагрянули с ордером на производство обыска и ареста. В доме о. Василия орудовал некто Павлов. В ордере, который он предъявил семье священника, значилось : « Ордер поручается Павлову произвести обыск, ревизию, выемку документации и книг, наложение, запрещение и арест о.Василия, проживающего в селе и волости Лебяжье. В зависимости от результатов обыска задержание, арест и обыск 1918 год октября 6 дня»(40).

В доме священника были изъяты : переписка, серебряный крест, карты, подзорная труба и 2 ящика разных галантерейных товаров неизвестного хозяина. На все это был составлен протокол с подписью хозяина дома(41). Вещи были отправлены в комендатуру, где комендант Монахов также дал расписку, что им были получены «приняты от фронтовой ЧК разные галантерейные и мануфактурные вещи»(42). Интересно, что в другой расписке уже значилось : «Приняты от Павлова по ордеру от 6 октября за № 327 отобранные вещи 1 подзорная труба, 1 серебряный крест(43)» ; видимо вещи на месте прошли определенный «отсев», а остальное было направлено вместе с арестованными в уездное ЧК в качестве «улик» (правда серебряный крест уплыл, по всей видимости, в другом направлении).

Поскольку прямых доказательств вины священнослужителей все же не было, их не расстреляли сразу, а отправили на пароходе вместе в Уржумскую тюрьму для доказательства таковой.

В тот же день 6 октября священники Зирин и Несмелов были допрошены, по всей видимости уже в Уржуме, куда обратно переехала уездная ЧК(44), а допросы их документально зафиксированы. После рассказа о.Михаила Зирина, приводившегося выше, следователь записал : «Допрашиваемый Зирин все время держался крайне взволнованно, и ни на один вопрос не ответил прямо и после несколько раз повторял сказанное и уяснялся, держал себя все время непонимающим(45)».

О.Василий Несмелов на допросе говорил следующее :

«Я Несмелов Василий Васильевич из бывшего сословия духовенства, сын диакона гр. г. Царевосанчурска Яранского уезда 44 года от роду, женат, детей 6, социальное положение : 1 лошадь, 1 корова и мелкий скот, 15 кур, 1 свинья. Образование 4 класса духовной семинарии.

На службе священника 28 лет. Белогвардейцы в с. Лебяжье пришли 22 июля по ст.ст., а по новому 11 августа. О приходе белогвардейцев я узнал от о.Михаила т.к. я к нему приходил поговорить о службе. Мне с белогвардейцами за все время их пребывания в нашем селе не приходилось встречаться, а также не имел никакого дела.

Из села я уехал 2/15 августа потому что начали по городу стрелять пулеметом, и детишки боялись и я хотел их пожалеть и решил увозить. Кто и почему стрелял, не знаю и не слыхал ни от кого. Уехал я из села в часа 2 после обеда. Из дому никуда не уходил, кроме что в церковь, куда ходил каждый день. Также в церковь ежедневно ходил во время пребывания белогвардейцев священник Михаил Зирин. В среду 1 августа по ст ст литургия была священником Михаилом, с 6 часов, крестного хода не было т.к. было мало людей. На литургии присутствовал все время. Молебствия о царском доме не было.

На вопрос, слыхал ли он, что на колокольне имеются белогвардейцы, ответил : нет, не знаю. Но потом от караульщика слыхал, что там какой-то солдат находится.

На вопрос спрашивал ли зачем он там, ответил : нет, не спрашивал. Про пулемет есть ли на колокольне не знаю и после никогда не слыхал. Вернулся 8 августа по ст ст, по новому 21 августа. Раньше вернулся потому что говорили, что никого не пропускают в село.

На вопрос почему не уехал сейчас после прибытия белогвардейцев ответил, что тогда ничего такого ужасно не было, а теперь когда встретил на улице диакона, тот говорил, что надо уезжать, детей увести.

На вопрос спрашивал ли он у диакона, зачем надо уезжать, ответил нет. Диакон Абашев тоже уехал, а теперь находится в отпуску в с. Кумены Вятского уезда.

На вопрос был ли он в волостном доме, ответил : кажется, что не был.

На вопрос был ли у него кто из белогвардейцев или каких-нибудь чужих людей, ответил : не помню, не знаю.

На вопрос, говорил ли с кем-нибудь знакомым или незнакомым про новую власть, все – не знаю, не могу припомнить. Никого не знает, кто из местных причастен к действиям белых и вообще мало знает прихожан т.к. я в селе только три месяца служу. Никаких дел, никакого участия с белогвардейцами не имел.

На вопрос, не интересовался ли после того, как прогнали белогвардейцев, про их действия и т.д. ответил что : я этим никогда не интересовался и ни с кем не говорил.

На вопрос, как принимает распоряжения советской власти вообще в отношении церкви ответил : я подчиняюсь точно всему, что требуют.

На вопрос, на сколько симпатизирует им – ответил опять : я подчиняюсь им больше никак ответить не могу(46)».

Как видно из показаний священников, оба они были к этому времени уже морально сломлены, прекрасно осознавая, что их ждет, путались в показаниях и даже противоречили друг другу, что стало для чекистов доказательством их вины. В постановлении о расстреле лебяжских священников говорилось : «Чрезвычайная комиссия при Совнаркоме по борьбе с контрреволюцией на Чехословацком фронте, разсмотрев дело священников с. Лебяжье Лебяжской волости Уржумского уезда граждан Зирина М.М. и Несмелова В.В. по обвинению их в соучастии в белогвардейском контрреволюционном движении при занятии с. Лебяжье, принимая во внимание показания коменданта села т. Монахова, а также то, что показания как гр Зирина, так и Несмелова являются сплошной ложью т.к. в своих показаниях они противоречат друг другу, и что при занятии села обратно советскими войсками они очевидно почувствовав свою вину бежали вместе с белыми, признать их вину в соучастии белогвардейских бандах и постановила : граждан Зирина и Несмелова расстрелять(47)».

Приговоренные к смерти, батюшки содержались после приговора в Уржумской тюрьме больше недели. Это было следствием того, что у ЧК и без того было много «работы». Аресты на территории Лебяжского района производились в течение того страшного октября постоянно, в разных его уголках. К примеру, 10 октября в с. Синцово чекистами было арестовано 10 октября 3 крестьян - А. С. Синцов, Г. Ф. Смышляев и А. Г. Гирев, которых обвинили в «контрреволюционной агитации» во время Степановского мятежа(48). На следующий день, 11 октября, ими был сразу расстрелян начальник почтовой связи из с. Лаж А. И. Лобанов, которого заставили предварительно вырыть себе могилу(49). Чекисты так спешили, что даже забыли записать год и место его рождения, а на следующий день из уездной ЧК пришел документ, в котором черным по белому значилась отмена приговора Лобанову, но человека уже не было в живых…

Чекистов это ничему не научило. В день получения документа они были уже в д. Марамзино, где расстреляли 84-летнего крестьянина И. Ф. Марамзина якобы «за содействие белым(50)». Под «содействием белым» тоже можно было подразумевать все, что угодно. К примеру, в Нолинском уезде расстреляли 1 крестьянина только за то, что он предоставил белым лошадь(51). Сам он ее отдал, или ее у него отобрали, это чекистов мало интересовало. Пуля в лоб – и весь сказ! По существу, они и были самой настоящей бандой, а не степановцы, к отряду которых на многие десятилетия приклеилось это позорное определение.

Повсеместно в разных уголках уезда происходили и расправы с духовенством. В селах Салтакьяле и Хлебниково были также арестованы духовные лица тоже по обвинению в причастности к мятежу и приговорены к расстрелу. В некоторых местах священникам удалось спастись от расправы. Так в селе Марисола когда чекисты нагрянули к священнику на дом, хитрый батюшка, велел матушке усадить их за стол и щедро накормить, а сам ушел переодеваться. Больше его никто никогда не видел ; в народе утверждали, что священник ушел через подземный ход церкви(52). Священнику с.Нового Торьяла Михаилу Сазанову пришлось спасаться из села под видом бедного черемиса, не знающего ни слова по-русски. Его жена с 5 детьми и с оставшимися пожитками на возу долго добиралась вслед за мужем до Кучкинера. Батюшка переменил фамилию и благополучно работал учителем до 1937 г., когда все же был арестован и расстрелян(53).

Вот что вспоминал о кровавой деятельности Уржумского ЧК старейший житель г. Уржума Борис Александрович Курочкин. Возможно, речь здесь идет и о лебяжских священниках: : «Сразу скажу, арестованных были не десятки, а сотни. Это и бывшие чиновники, учителя, духовенство, крестьяне. Большинство из них были арестованы по доносу. Тюрьма была переполнена, пришлось использовать для задержанных бывшее арестное помещение… Расправлялись с подозреваемыми в антиреволюционной деятельности беспощадно.

Часто можно было видеть и слышать от людей, что опять группу арестованных отвели на казнь. Казни совершались в нескольких точках. Людей расстреливали в Солдатском лесу, в лесу на Белой речке.

Осенью 1918 года я как-то возвращался с Антонкова, нес молоко. Дорога шла через Солдатский лес. Навстречу мне попался отряд конников, который сопровождал осужденных на казнь. Это были люди, одеты не по погоде. До сих пор помню молодую женщину, быть может, учительницу. Истерзанная, в туфельках, с распущенными волосами, она производила очень жалкое зрелище. И так было нередко.

Место казни были Берсенский лог… Весной 1919 года на Шинерке вдруг появились трупы священников.

Наверняка их постигла судьба других арестованных, расстреливали священников в Берсенском логу, наверное, были это сельские священники. Не успели захоронить их, а поэтому вешние талые воды вынесли тела в реку(54)…».

2 лебяжских священнослужителя и 2 синцовских мужиков, осужденных по одному делу, расстреляли в 1 день 18 октября 1918 г., А. И. Гиреева расстреляли только 22 октября. Сведения о них есть в «Книге памяти жертв политических репрессий Кировской области(55)». В записях о требах в метрической книге Лебяжского прихода за сентябрь того года можно найти такую запись: «умершие священники В. Несмелов, М. Зырин с диаконом В. Васильевых, с псаломщиком Л. Злобиным». Последние двое в «Книге памяти жертв политических репрессий» не упоминаются, значит были еще жертвы ?

О чем думал о. Василий в те последние мгновения своей жизни, стоя на краю Берсенского лога? Где-то там, за его спиной шумел уездный Уржум, отсвечивали на осеннем солнце купола городских церквей, а перед его глазами трепетал кронами древ желтолистный лес, глубоко внизу, на дне лога, журчала своими стремительными водами речка Шинерка, унося в стремительном потоке опадавшие листья. Природа склонялась к своему закату, так же как и жизни стоявших над логом людей, словно на краю жизни и смерти. о. Василий вознес свои светлые очи к небесам и начал молиться Господу за своих мучителей, за тех, кто стоял рядом с ним, за свою семью.

Главный палач махнул рукой, и пуля оборвала молитву.

 

Горька была последующая история семьи Несмеловых, история которой была всего лишь историей одной из тысяч священнических семей того времени. Сразу после ареста о. Василия, его семью власти выселили из притчового дома и изъяли его из владения церкви. Ей не оставалось ничего другого, как уехать из Лебяжья. Матушка Елена приехала в с. Михайловское Яранского уезда, в котором служил ее брат о. Аркадий Блинов. В Яранске в феврале 1919 г. появилась на свет последняя дочь о. Василия Валентина.56 В семействе Блиновых Несмеловы жили очень мало, поскольку большая семья брата сама едва сводила концы с концами. У о. Аркадия и матушки Серафимы Петровны были свои дети. Кроме того, вместе с ними жила теща о. Аркадия Екатерина (57).

Овдовевшую матушку устроили просфирницей при церкви с. Кугушерги того же уезда. Ей было крайне тяжело одной кормить семерых детей, и она вынуждена была пойти на крайнюю меру – отдать пятерых из них в детдом. Судьбы почти всех их сложились трагически. Старший сын Василий скончался еще до войны 1941 г. Во время войны пропал без вести Алексей и Аркадий, умерла от сыпного тифа Маша. Нина Васильевна мирно почила в январе 2003 г. в возрасте 92 лет (58).

Если внимательно полистать «Книгу памяти» погибших во время Великой отечественной войны, то в томе по Кикнурскому району можно найти упоминание о Несмелове Алексее Васильевиче, сложившем свою голову в боях за Отечество. Вот, что там сообщается: «Несмелов Алексей Васильевич, 1912 г. р., из с. Шешурга, призван Яранским РВК, красноармеец, стрелок 13 сп 2 сд. 10.09.1944 пропал без вести».59Упоминаний об Аркадии Васильевиче нет. Очевидно, на фронт он был призван РВК.

Матушка Елена Алексеевна, прожив полную лишений жизнь, тихо отошла ко Господу в мае 1953 г. в Москве, где жила в последние годы на квартире у дочери; там она и похоронена. Традиция пастырского служения в семье возродилась лишь в 3-м поколении – продолжил дело своего убиенного прадеда о. Сергий Киселев. В 1997 г. он, будучи в сане настоятеля Московского храма СВВ. Царственных мучеников, написал на основе 2 упоминавшихся писем Нины Васильевны, заметку о нем в газету «Град Китеж», приложив к ней одну из редких фотографий о. Василия.

Трагическую судьбу В. В. Несмелова приняла как родную лебяжанка Т. А. Волгаева, узнала год его рождения и писала на родину батюшки в Санчурск, мечтая найти родственников. Ответа из Санчурска не пришло, по той причине, что там давным-давно уже не было никого из Несмеловых.

Благодаря не иначе чем Божьему промыслу родственников о. Василия удалось найти и связаться с ними автору этих строк. Произошло это уже не задолго до кончины Т. А. Волгаевой. Историю семьи Несмеловых после гибели о. Василия поведала в письмах его внучка Наталия Всеволодовна Рослякова, жительница г. Москвы. Очень она желала приехать в Лебяжье, но к моменту написания этой аннотации эту поездку она так и не смогла осуществить.

На момент переписки с Наталией Всеволодовной (начало 2003 г.) была жива еще последняя дочь о. Василия Валентина в возрасте 84 лет, а о. Сергий был перемещен по службе в Германию. «…Я ухаживаю за ее могилой, - писала своей бабушке Елене Наталия Всеволодовна, - мы помним всех наших близких, и я в храме пишу записочки об упокоении их». После третьего письма из Москвы переписка прекратилась, потому что, по ее словам, мои письма и вопросы вызвали у нее и Валентины Васильевны «только слезы и горькие воспоминания».

В конце сумбурного ХХ столетия о. Василий Несмелов был реабилитирован и прославлен Русской зарубежной Православной Церковью в лике новомученников Российских. Из достоверных источников известно, что есть его «житие» и икона, которые когда-нибудь будут и в Лебяжье. На сегодняшний день это единственный вятский священник, удостоившийся канонизации за рубежом. Вопрос прославления его на исторической родине есть только вопрос времени.

 

1. Отец Василий получил известность в конце ХХ в. благодаря «Книге памяти жертв политических репрессий» и краеведческим исканиям Т. А. Волгаевой.

2. Из «послужного списка» священника с. Шешурги III Благочинного округа Яранского уезда за 1915 г. ГАКО ф 237 оп 70 д 1648.

3. «Вятские епархиальные ведомости» 1904 г., с.4-5. Вятка 1904 г.

4. Из «послужного списка» священника с. Покровского Котельничского уезда за 1910 г. ГАКО ф 237 оп 70 д 674.

5. Копия письма была любезно предоставлена внучкой о. Василия Н. В. Росляковой.

6. Это было опубликовано в заметке правнука о. Василия о. Сергия Киселева в газете «Град Китеж» № 2, 1997 г.

7. В. Черезов «Как большевики крестьянина обобрали». Газета «Наш вариант», 9 ноября 2000 г.

8. Мышкин «Уржумский уезд в 19 году (воспоминания очевидца)». Газета «Известия Вятского губисполкома РКП». 14 марта 1923 г.

9. В. Черезов «Как большевики крестьянина обобрали» Газета «Наш вариант», 9 ноября 2000г.

10. Мышкин «Уржумский уезд в 18 году (воспоминания очевидца)». «Известия Вятского губисполкома РКП», 14 марта 1923 г.

11. В. Черезов «Как большевики крестьянина обобрали». Газета «Наш вариант», 9 ноября 2000 г.

12. В. Черезов «Как большевики крестьянина обобрали». Газета «Наш вариант», 9 ноября 2000 г.

13. А. С. Быстрова. «И. В. Попов». Киров, 1972 г.

14. С. В. Пушкин «Хомаковщина». Краеведческий альманах «Уржумская старина» № 10 2003 г. с. 127 Уржум 2003 г.

15. Любопытно, что повстанцы прибыли в Лебяжье вооруженные, что называется, до зубов: 4 пулемета, 150 винтовок. 150 стволов на 40 человек – это почти по 4 на брата!

16. «Вятский водник». Киров, 22 ноября 1960 г.

17. П. Е. Путинцев «О слбытиях в с. Лебяжье в 1918 году». Газета «Вперед» (Лебяжье) 7 ноября 1957 г.

18. Быстров «Разгром степановской банды». «Вперед» 7 ноября 1940 г.

19. Н. Николаев «За власть Советов». Газета «Знамя октября» 30 апреля 1977 г.

20. ГАСПИ Ко ф 799 оп 9 д су-10818

21. Это было опубликовано в заметке правнука о. Василия о. Сергия Киселева в газете «Град Китеж» № 2, 1997 г.

22. ГАСПИ Ко ф 799 оп 9 д су-10818 лл 11-12

23. ГАСПИ Ко ф 799 оп 9 д су-10818 лл 9-10 об

24. Н. Николаев «За власть Советов». Газета «Знамя октября» 30 апреля 1977 г.

25. Е. А. Новгородцев публиковал эту цитату в своих очерках «Первые лебяжские колхозы» («Знамя октября», 25 мая – 10 августа 2000 г.). Однако мне он сказал, что в действительности речь здесь идет о неизвестном лебяжском священнике, расстрелянном не в 19030-е годы, а в 1918 г., о чем писал Сумароков в газете «Вятский край» в середине 1990-х годов. Возможно, этим священником и мог быть о. Василий.

26. Н. Николаев «За власть Советов». Газета «Знамя октября» 30 апреля 1977 г.

27. Быстров «Разгром степановской банды». «Вперед» 7 ноября 1940 г.

28. Н. Николаев «За власть Советов». Газета «Знамя октября» 30 апреля 1977 г.

29. Н. Николаев «За власть Советов». Газета «Знамя октября» 30 апреля 1977 г.

30. П. Е. Путинцев «О событиях в с. Лебяжье в 1918 г.» «Вперед» 7 ноября 1957 г.

31. Случай рассказала внучка Ф. В. Шаромова Л. Ф. Якимова, жительница п. Лебяжье.

32. П. Е. Путинцев «О событиях в с. Лебяжье в 1918 г.» «Вперед» 7 ноября 1957 г.

33. ГАСПИКО ф 45 оп 1 дела 144-147 ; П. Е. Путинцев «О событиях в с. Лебяжье в 1918 г.» «Вперед» 7 ноября 1957 г.

34. ГАСПИКО ф 45 оп 1 дела 144-147.

35. Б. Курочкин «Так было…» «Уржумская старина» № 3 1991 г., краеведческий альманах. Уржум 1991 г.

36. Здесь и далее данные из «Книги памяти жертв политических репрессий»: Лебяжский, Советский и Уржумский районы. Тома 2, 3. Киров 2002.

37. Факты из письма Нины Васильевны Несмеловой.

38. Книга памяти жертв политических репрессий» (Лебяжский район), т. 2, с. 52. Киров 2000 г.

39. ГАСПИ КО ф 799 оп 9 д су-10818 л 7

40. ГАСПИ КО ф 799 оп 9 д су-10818 лл1, 5

41. ГАСПИ КО ф 799 оп 9 д су-10818 л 2

42. ГАСПИ КО ф 799 оп 9 д су-10818 л 3

43. ГАСПИ КО ф 799 оп 9 д су-10818 л 4

44. Б. Курочкин «Так было…» «Уржумская старина» № 3 1991 г., краеведческий альманах. Уржум 1991 г.

45. ГАСПИ КО ф 799 оп 9 д су-10818 лл 9-10об

46. ГАСПИ КО ф 799 оп 9 д су-10818 лл 11-12

47. ГАСПИ КО ф 799 оп 9 д су-10818 л 12 об

48. «Книга памяти жертв политических репрессий» (Лебяжский район), т. 2, Киров 2000 г.

49. Случай рассказал житель с. Лаж М. И. Пономарев.

50. «Книга памяти жертв политических репрессий» (Лебяжский район), т. 2, Киров 2000 г.

51. «Книга памяти жертв политических репрессий» (Нолинский район), т. 2, Киров 2000 г.

52. С.Григорьева Простят ли потомки // Призыв 13 октября 1989 г.

53. М.Н.Янтемир Марийская автономная область Йошкар-Ола 2006 г.

54. Б. Курочкин «Так было…» «Уржумская старина» № 3 1991 г., краеведческий альманах. Уржум 1991 г.

55. «Книга памяти жертв политических репрессий» (Лебяжский район), т. 2, Киров 2000 г.

56. Факты из письма Нины Васильевны Несмеловой.

57. Из «послужного списка» диакона с. Михайловского III Благочинного округа Яранского уезда за 1915 г. ГАКО ф 237 оп 70 д 1648.

58. Факты эти сообщила в письмах внучка о. Василия Н. В. Рослякова.

59. «Книга памяти», т. 11 (Кикнурский район), с 503. Киров.