Д. Н. Казаков
Блестят на солнце золотом кресты…
(Строительство каменных храмов)
В начале XVIII века село Лебяжье, состоявшее из 20 курных крестьянских изб, называлось Николаевским Дворцовым, в честь церкви Николая Чудотворца и того, что проживали в нем крестьяне, принадлежавшие лично царю — дворцовые. Вокруг села в те годы простирались необозримые и непроходимые леса; русских поселений было еще мало. В «Материалах по статистике Вятской губернии» еще за 1887 год приводился любопытный факт: «Насколько громадны были леса в старые годы, достаточно привести следующий случай: 150 лет тому назад из д. Большой Тулубайки бежало несколько крестьян, не пожелавших платить подати. Несмотря на то, что беглецы поселились в лесу всего в 4 верстах от своего прежнего местожительства, о них долго не имелось никаких сведений. Основанный ими Верхне-Комаровский починок оставался несколько десятков лет свободным от всяких податей».
И все же именно в этот период Лебяжский край активно осваивается русскими, основание большинства населенных пунктов датируется как раз XVIII веком. С 1719 года село Лебяжье и окрестные деревни были объединены в Лебяжскую долю (затем волость), которая до 1780 года находилась в составе Уржумской округи Казанской провинции; управлял ею ландрат. Сами лебяжане в документах даже второй половины XIX века назывались «поселянами».
В этот период в Лебяжье, как уже говорилось, имелось две деревянные церкви, которые к 1765 году пришли в полную «ветхость». По просьбе церковного причта и прихожан по благословенной грамоте епископа Варфоломея от 30 марта 1765 года началось строительство «каменного храма о 2 аппартамента», который полностью был закончен в 1786 году. Строительство его затянулось из-за определенных причин; аналогичный храм в с. Вяз Вятского уезда, возводящийся в те же годы, был построен всего за несколько лет. А церковь в Лебяжье стала первым храмом в наших краях, выполненным в каменном исполнении. Как раз в это время в России наблюдается новый подъем каменного строительства, запрещенного Петром I везде, кроме Петербурга, и возобновившегося с воцарением Елизаветы Петровны. При этой царице число каменных храмов, в т. ч. и на Вятке, росло с каждым десятилетием. 70 процентов деревянных храмов заменилось каменными. Пик «церковного строительства» пришелся как раз на 1770 годы, в которые только в Вятской губернии было построено или начато сооружение более 30 каменных храмов. В Лебяжском крае появились подобные храмы в селах Лебяжье, Красноярское и Кичма. Чуть позднее, в первой четверти XIX столетия были сооружены каменные храмы в селах Лаж и Атары. Из этих первых «ласточек» сохранились до наших дней развалины лишь трех церквей — Красноярской, Атарской и Лажской.
Вера в Господа была неотъемлемой частью быта крестьян. Тамбовский архимандрит Феодор Поздеевский в 1905 году писал, что, может быть, только в простом народе не утрачена еще живая вера во Христа и что в среде деревенских прихожан выпускник семинарии завершает свое духовное образование, получая здесь то, чего ему недоставало в учебном заведении: «по крайней мере в деревне нередко паства намного выше духовно, чем её молодой пастырь». А великий русский поэт Н. Некрасов в своей поэме «Мороз, Красный нос» воспел набожность русских крестьян такими словами: «…Идет эта баба к обедне
Пред всей семьей впереди:
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребенок у ней на груди…».
Поэтому вовсе не удивительно, что большинство сельских храмов сооружалось «тщанием всех прихожан» — на их средства и, зачастую, их трудом. В редких случаях храмы воздвигались на средства отдельных особ, например, разбогатевших крестьян, но их средств хватало на строительство лишь деревянных церквей. Так, в 1861 году в с. Кузнецово была построена деревянная церковь с одним престолом на средства отставного фельдфебеля Матвея Санникова, а в с. Ветошкино в те же годы деревянная церковь была построена при усердии некоего Малаха, по имени которого многие годы село называлось Малаховым. Я был немало удивлен, когда узнал, что в упоминавшемся с. Вяз каменная церковь была возведена «тщанием» только одного крестьянина, но, очевидно, не на его средства, а благодаря тому, что он руководил строительством храма, и имя его оказалось навеки занесенным в анналы этой церкви.
Чаще всего решение о постройке в селе каменного храма принималось «всем миром» на сельском сходе или на приходском собрании. Составлялся «общезаручной приговор» вместе с соответствующим «доношением» (прошением), направлявшийся затем правящему архиерею для получения «храмозданной грамоты». На собрании выдвигался «выборный», который должен был доставить это «доношение» архиерею в Вятку. Ему же поручалась вся организация строительства: денежные дела, прием материалов, наем подрядчика (мастера), досмотр за работами («ходить и наблюдать ежедневно»). Выборной имел право «мирских людей во всем наряжать», но он обязан был решать все вопросы совместно с причтом и церковным старостой, что получалось порой не всегда мирно — староста и священники действовали иногда по-своему усмотрению, не считаясь с выборным и мастером. Например, в 1800 год в Атарах «выборным» был назначен крестьянин Иосиф Мансуровых, который упоминался в «грамоте Преосвященного Амвросия на построение в селе Атарах… вновь каменного храма»: «…Слушав мы поданное нам сего марта 1 дня Уржумской округи, села Атар, Спасской церкви от выборного из приходских тоя церкви людей крестьянина Иосифа Мансуровых прошение о построении…».
А вот текст одной из «храмозданных грамот», выданной в 1822 году все тем же Амвросием на построение каменного храма в селе Красноярском: «Грамота Преосвященного Амвросия на построение в селе Красного Яру Уржумского уезда вместо пришедшей в ветхость каменной церкви вновь каменной же церкви во имя Рождества Христова с приделами в честь великомученика Дмитрия и мученицы Параскевы 1822 года июня 10 дня.
Божею милостею.
По благости, дару и власти, данной нам от самого великого архиерея Господа нашего Иисуса Христа через святые и священные Его апостолов и их наместники и преемники, слушав мы поданное нам епархии нашея, Уржумской округа с. Красноярского от служителей, старосты церковного и прихожан прошение о дозволении в означенном селе, вместо каменной, пришедшей в ветхость церкви, построить вновь каменную в проименование Рождества Христова с 2 приделами великомученика Дмитрия и мученицы Параскевы и с колокольнею. Благословили оную каменную же церковь в означенное проименование и с пределами на другом отведенном архитектором посреди села место яко удобнейшем и пристанейшем, на восток строить по плану и фасаду архитекторскому же и по построении убрать святыню иконами и прочим церковным благолепием, так как святые правила и уставы повелевают «святые престолы уставить по указу Святейшего правительствующего синода 734 года сентября 13 дня. В вышину аршина 6 вешков и с доскою в длину аршина осьми вешков, в ширину аршина 4 вешков. И когда та церковь строением окончена будет, то об освящении оной просить нас особым прошением.
Дана сия храмозданная грамота нашею рукою подписанная и печатью запечатанная в богоспасаемом городе Вятке при нашем архиерейском доме.
Лета мироздания 1730 год, воплощенная же Бога слова 1822 года месяца июня в 10 день, № 1989. Амвросий епископ Вятский и Слободской»[4].
Разумеется, архиерей, несмотря на всю полноту власти, принимал подобные решения не от своего имени, для этого он сам должен был получить разрешение Святейшего Синода и даже Его Величества; без особого разрешения Синода не дозволялось даже ставить престолы в церквях, не говоря уж о том, чтобы строить и освящать сами церкви. Синод же сообщал точную дату установки «святых престолов» и даже их размеры, упоминание о чем, кстати, содержится в тексте вышеприведенной грамоты. Об освящении вновь построенной церкви требовалось «просить особым доношением» архиерея.
После того, как «выборный» возвращался с победным видом в родное село, начинали искать «подрядчика» — мастера. Наем подрядчика часто зависел от его репутации, красоты и прочности созданных им ранее построек. На юге Вятской земли, тогда административно связанном с Казанью, недостатка в мастерах не было, а особенно богата была каменщиками Кукарская волость, где добывался опочный камень для украшения жилых зданий и церквей. Многие каменные храмы на юге Вятского края возводили именно кукарские мастера.
Хотя храмозданная грамота на постройку Лебяжской церкви была дана еще в 1765 году, видимо, 5 лет строительство «не двигалось», может быть, искали хорошего мастера. И только в 1770 году крестьянин села Ильинского Ефим Кошкин вместе «с той же волости вверх по Белой речке новопоселенного починка» Карпом Головиным заключили договор (по-нашему — контракт) на постройку церкви в Лебяжье, которую они собирались вести «своими работными людьми». В подобных договорах почти всегда предусматривалось строительство из уже готовых материалов, о которых обязаны были позаботиться сами заказчики. То же касалось и строительного инвентаря. Так в с. Байса строительный кирпич вырабатывался и обжигался в специально вырытой большой яме. Такую же яму показывали еще во второй половине ХХ века в с. Мелянда и даже куски кирпича, лежавшие на дне её.
Иногда церковный кирпич вырабатывался и хранился в специально построенном сарае. Любили наши предки порядок! Вот, например, какой любопытный исторический факт сообщался в заметке М. Щелчкова «Село Вотское», публиковавшейся в Лебяжской газете «Вперед» 7 ноября 1935 года: «Чернорясники, обеспокоенные таким «размахом культуры», через тузов деревни добиваются постройки большого сарая для выработки кирпича на новую церковь» [5]. По некоторым данным, незадолго до революции такой же «кирпичный» сарай был построен в с. Окунево, но, по понятным причинам, ни в том, ни в другом селе эти сараи не пригодились, а хранящийся в них кирпич пошел совсем по другому назначению, отобранный у церквей новой властью.
Изготавливался кирпич, как правило, по подряду. Сами каменщики обязывались этот кирпич напрасно не тратить и не разбивать, содержать его в кладке в чистоте и беречь при непогоде. Необходимые плотничьи работы (кружала, леса и «вымостки»), а также побелку стен, устройства печей в трапезной, настил полов, подъем и установку крестов на церковные главы мастера брали на себя и дополнительной платы за это не требовали. С подрядчика бралось обязательство «самому не пьянствовать, и работных людей от пьянства удерживать, не чинить «озорства», «частых гулянок» и т. п.
Мастер гарантировал прочность и нерушимость возведенного им здания, бесплатное исправление допущенных ошибок в течение первых 3 лет за свой счет. Такой случай имел место, например, в селе Красноярском в 1820-е годы:
«…на теплом храме по окончании кладки оного от неравной осадки в стенах и сводах сказались настводные расселины (трещины), которые подрядчику Морозову предписано 1827 года из Вятской Консистории Указом в сводах разобрать и сделать онне вновь равно и капитальные стены привести в надлежащий порядок, которые он в прошлом 1828 году и поправил, но прочно ли еще, неизвестно» (ГАКО, ф 237, оп 70, д. 1370, л 169).
Места под церкви и колокольни выбирались высокие, как правило, вблизи оживленных дорог или на высоком берегу реки, с тем расчетом, чтобы купола с крестами были бы заметны издалека; свидетельством тому до сих пор служат храмы, например, в Красном, Мелянде и Лажу. Не прогадали в этом смысле и с Лебяжской церковью. Один из старожилов, помнящий эту церковь, рассказывал мне, что её белоснежные купола просвечивались даже через заречный бор и были видны из города Нолинска!
Как правило, строились храмы на общенародные средства: люди делились своими сбережениями, давали, кто сколько мог, хотя бы по рублю. Например, на постройку каменной церкви в с. Кузнецово собиралась подать с крестьян. Она собиралась деньгами, хлебом, продуктами питания — всем, кто что мог дать. Видимо, так же собирались средства на постройку деревянной церкви в с. Вотском (и то из перестроенной Ветошкинской). Вот так писалось об этом в упоминавшейся уже заметке «Село Вотское»: «В 1897 году в селе построена церковь. Затрачено 2 тысячи рублей, выжатых у верующих трудовых грошей». Обе церкви строились в позднейшее время, как видим, путем «выколачивания» денег из крестьян. Жаднее они стали по сравнению со своими предками? Или, что вернее, беднее? У кого не имелось денег, отдавали продукты питания, вплоть до яиц. Один из старожилов села Красноярского рассказывал мне, в свою очередь услышанную им от родителей и бабушек легенду о том, что Красноярская церковь была построена полностью из яиц. «И откудов тогда столько яиц взяли?», — удивлялась старушка. И в этом нет ничего удивительного: в старину яичный белок добавляли в известковый раствор для прочности, в результате чего церковные стены получались необыкновенно прочными. Настолько прочными, что в 30-е годы 20 века, когда поглупевшие потомки тех, кто возводил стены Николаевской церкви, стали их взрывать, они рухнули не сразу. По воспоминаниям очевидцев, при первых взрывах белокаменная красавица выстояла как ни в чем не бывало. А когда начал рушиться второй этаж (нижнему, несмотря на всю мощность взрыва, снова ничего не сделалось), то разваливались его стены огромными глыбами, в которых кирпичи впоследствии никак не могли отделить друг от друга. Все это может говорить только о высоком качестве строительства того времени. И может быть, благодаря этому, каждое церковное здание отличалось от другого каким-то особенным своеобразием и красотой, присущими лишь ему. По состоянию церковного здания судили о богатстве прихода. Каждая церковь была «лицом» своего прихода. Может быть, не случайно лебяжская церковь была выполнена в двухэтажном исполнении: её приход был самым большим в благочинии.
Поэтому храмы всегда являлись гордостью прихожан, и они ничего не жалели для постройки, ни средств, ни своего посильного труда. Помогая возводить на века вперед церковные стены, они вкладывали в них как бы частичку себя. Не случайно архитектурное искусство кто-то метко окрестил «застывшей музыкой поколений». Тому есть много интересных примеров. Упоминавшийся красноярский старожил поведал мне удивительный рассказ о том, как возводили последнюю церковь в Красном. На постройке её участвовали практически все поселяне; выстроившись цепью, все от мала до велика, от разрушенной старой церкви до строящейся церкви, передавали по рукам друг другу кирпич. Благодаря такому организованному методу он оказывался на стройке быстрее, чем если бы его доставляли вручную. На строительстве церкви в с. Байса также работали все жители села и ближних деревень. Каждый взрослый человек обязан был отработать на стройке определенное количество дней, помогали и дети. Правда, здесь кирпич не был, видимо, заготовлен заранее, и прихожане везли его из разных мест на своих лошадях. Затем строительный материал вручную поднимали наверх по винтообразной лестнице. К сожалению, практически не сохранилось никаких сведений, за исключением скудных архивных данных, о том как строили Лебяжскую церковь, поэтому и приходится обращаться к примерам строительства соседних церквей, возводившихся в позднее время. Строительный сезон длился обычно с конца апреля-начала мая до наступления осенних холодов. Подрядчика обязывали «до окончания вселетняго времени никуда из села не отлучаться» и «работать с поспешностью».
Во время строительства новой церкви священнослужение совершалось обычно в старой церкви, а если таковой не имелось (деревянные церкви часто горели), то его предписывалось совершать во временной часовне или, в крайнем случае, в церкви соседнего прихода. Например, когда в январе 1775 года сгорели две деревянные церкви в с. Красноярском, в сентябре того же года духовная Консистория особым указом разрешила до построения нового храма христианские службы (т. е. требы) совершать в часовне, построенной еще до сооружения сгоревших церквей, а священнослужение совершать в Лебяжской церкви. Но последнее делалось в крайне редких случаях, главным образом потому, что это шло вразрез с интересами местного причта, да и прихожанам не доставляло большого удовольствия ездить на службы в соседнее село, так сказать, за 10 верст киселя хлебать. Поэтому совсем неудивителен тот факт, что «в том же 1775 году по просьбе причта и прихожан, указом духовной Консистории от 18 декабря за № 3203 позволено» было «ветхую часовню поправить и превратить её во временную церковь» (ГАКО ф 237 оп 82 д 1242). И уж совсем вопиющий факт имел место в 1786 году: было заведено «дело по жалобе Кукарского духовного правления на попа с. Лебяжье, который обвенчал крестьян чужого — села Красной Изголови — прихода, а деньги присвоил» (ГАКО ф 237 оп 68 д 182). Причты церквей зорко следили за границами своих приходов и затем, чтобы чужие причты не «переманивали» чужих прихожан. В этом случае сразу заводилось судебное дело. Поэтому, в любом случае, чаще всего при отсутствии храма в приходе, службы старались проводить во временных зданиях. Можно привести более «свежий» пример, когда в 1926 году сгорела церковь в с. Боровково, службы, по свидетельству очевидцев, проходили в часовне в д. Локосята, а не в Лебяжской церкви. Правда, когда через 10 лет Лебяжская церковь была закрыта, её прихожанам пришлось ездить в соседний, Боровковский приход — на дворе стояли давно другие времена.
Ефим Кошкин и К. Головин строили Лебяжскую церковь, походившую как две капли воды на 2-этажную Николаевскую церковь с. Истобенского, выстроенную совсем незадолго до описываемых событий. Церковь эта принадлежала к немногочисленной на Вятке группе 2-этажных церквей, но широко распространенной в соседней Вологодской области. Традиция ориентировать зодчего при сооружении храма на какой-нибудь образец идет еще со временем средневековья, а в Вятском крае существовала вплоть до 19 столетия. Исполнение нехитрого «проектного» рисунка было под силу многим священнослужителям и мастерам-строителям. Сама церковь села Истобенского была «малевана» пономарем Устюжского Прокопьевского собора, а Истобенскую церковь, в свою очередь «изобразили» Кошкин и Головин и показали заказчикам. Скорее всего, они изучили и как умели зарисовали церковь и её основные детали по требованиям своих нанимателей. Они обязывались «оную… зделать наподобие села Истобенского Николаевской церкви во всем непременно». Но, как можно сравнить их по фотографиям, Лебяжская церковь напоминала свой прототип лишь в основных чертах и имела иной декор, однако она превзошла его по красоте и конструктивности. У Ильинских мастеров получилось такое величественное, изящное и прекрасное сооружение, что во всей округе не было ему равных, а может, в первые десятилетия — и в уезде.
Е. Кошкин занимался Лебяжской церковью до 1779 года. 6 декабря 1776 года был освящен нижний, теплый престол во имя святого пророка Илии. Началось строительство второго этажа. А незадолго до этого началось строительство каменной церкви в соседнем селе Красноярском вместо сгоревших двух и, видимо, возводил её тот же Ефим Кошкин, т. к. точно известно, что он строил её в 1781 году. И действительно, храмы сел Лебяжья и Красноярского во многих чертах были очень похожи друг на друга; это лишний раз подтверждает то, что строил их один мастер.
Строительство верхнего этажа Лебяжской церкви шло очень медленно, а в 1779 году Кошкин якобы за «чрезвысочайное ево пьянство» был посажен в лебяжскую мирскую избу под караул. Вскоре он бежал из села «с работными людьми своими», и подал встречную жалобу, в которой утверждал, что « при строении де той церкви остановки происходят всегда от них священно и церковно-служительской и церковного старосты неисправностей, и по причине оных от долговременного строения почти пришел он, подрятчик, в крайнее разорение». Понятно, что правду говорил, скорее всего, разорившийся мастер, а не «хитроумные» своенравные лебяжские батюшки. После этого строительство Лебяжской церкви, по всей видимости, совсем прекратилось и возобновилось только при возвращении Кошкина в Лебяжье. Но произошло не ранее, чем через 2 года спустя его бесславного «побега».
В 1780 году, когда юг Вятской земли вошел в состав Вятской губернии, Ефим Кошкин заключает подряд в Кукарке на строительство правого придела Покровской церкви. Здесь заказчики велели ему «около окон и дверей зделать для красы фигуры, тесаные из опоки таким маниром, каковыя у старой церкви». Однако, строя придел, он «не дав своду укрепиться (хотя ему и запрещаемо было), преждевременно выбрал кружала», отчего «осьмерик совсем пал». И хотя договор не предусматривал возмещения убытка заказчикам, Консистория постановила: «сколько он, Кошкин… в ущерб церковной казне причинил… весь по тамошней цене с него взыскать». И, по всей видимости, взыскали. Всего мастер получил за свою работу в Кукарке 97 рублей 50 копеек, из чего 80 рублей ушло его немногочисленным помощникам — 3 каменщикам, водовозу, старику «кой из творила накладывал на лотки известку», и 5 малолеткам, носившим кирпич, со включением им пропитания. Таким образом, чистый заработок мастера за сезон составил всего лишь 17 рублей 50 копеек.
В 1781 году Ефим Кошкин вернулся на лебяжскую сторонку и занялся строительством церкви в селе Красноярском. 23 июня 1783 года был освящен первый «предел» каменной церкви во имя святого Дмитрия Мироточивого (ГАКО ф 237 оп 70 д 1906). После этого, по всей вероятности, Кошкин по просьбам лебяжан, «прознавших» о его местопребывании в соседнем селе, вернулся в Лебяжье и занимался до 1786 года верхним этажом Николаевской церкви. Вход на верхний этаж был устроен, видимо, с самого начала, спереди храма, там где обычно располагается вход в притвор: это облегчало доставку стройматериала на верхний этаж, а вход на первый этаж был устроен сбоку. Второй этаж храма получился уже в ширину, но светлее, а отопление всей церкви осуществлялось посредством труб, проведенных вдоль стен и пола второго этажа от большой печи, устроенной в подвале. Николаевская церковь стояла на твердом фундаменте, в противном случае «верхний апартамент» не был бы построен, как это случилось с церковью села Никулицкого. Исходя из всего этого, Николаевскую церковь с. Лебяжья можно смело назвать самым лучшим и гениальным творением ильинского мастера. Верхний, холодный её престол во имя святого Николая был освящен 9 мая 1786 года, и с тех пор церковь стала называться Николаевской.
В последнюю очередь церковь украсилась высоченной двухярусной колокольней; по воспоминаниям бывшего лебяжанина Л. Красноперова она крепилась на деревянных стойках, что облегчило её разрушение в 30-х годах ХХ века. Вход на колокольню устроили не из входа на второй этаж, как можно было бы ошибочно считать, а из притвора первого этажа. Лебяжская церковь имела около 12 колоколов. Все колокола предназначались для определенных дней или событий: самый большой колокол (в Байсе он весил 256 пудов, а его язык — 10 пудов) — для воскресных и праздничных дней; в чуть меньший, обычно 100-пудовый, звонили перед службой, и его называли часовым; в еще один большой колокол (в Байсе такой весил 156 пудов) звонили по субботам и при похоронах, поэтому его называли «субботником». Остальные колокола, весом от 10 до 60 пудов, предназначались для праздничных переливов и перезвонов, но для каждого праздника, по воспоминаниям внука последнего лебяжского звонаря В. С. Хохлова, была своя, особенная мелодия, а при похоронах звонили в придачу в еще 2 маленьких колокола, и их унылый звук, плывший над селом, вселял тревогу в душу каждого. При пожаре звонили в большой колокол. По большим праздникам разрешалось подниматься на звонницу всем желающим, но особенно этим правом пользовались ребятишки. Такая традиция существовала во многих, если не во всех церквях, а не только в Лебяжье.
Чаще всего колокола для церквей дарились (жертвовались) или покупались. Например, большой колокол для Байсинской церкви пожертвовала саратовская купчиха Татьяна Потапова. Везли колокол из Саратова до пристани Цепочкино на барже, а затем на лошадях. А деньги на большой колокол Кузнецовской церкви пожертвовал богатый человек из деревни Шои. Чаще колокола покупались и дарились церквям богатыми людьми в знак жертвы Богу и в знак своего богатства и превосходства перед бедняками, неимущими. К сожалению, в 30-е годы сумбурного ХХ века наблюдалась обратная картина: колокола сбрасывали, грузили на баржи и увозили в неизвестном направлении. В позднейшее время одним из самых известных колоколитейных заводов в губернии являлся завод братьев Бакулевых в Слободском, снабжавший своей продукцией всю губернию.
После того, как церковь практически достраивалась, на ее купола возводили кресты, которые в солнечную погоду ярко горели на солнце как золотые, но они были не золотые, а всего лишь позолоченные. Красились купола, что интересно, чаще в один цвет: зеленый. Так купола почти всех церквей Лебяжского благочиния были окрашены в зеленый цвет (а на Кузнецовской церкви эта покраска сохранилась до наших дней), только Лебяжская церковь была белоснежно белой. До войны 1941-1945 годов одним из специалистов, маляров, красивших купола церквей причем по всей губернии, был Николай Иванович Горбунов, пропавший без вести в 1944-м, по воспоминаниям его сына И. Н. Горбунова, жителя д. Трифонята Лебяжского района.
Встарь всё оформление интерьера церкви — иконы, статуэтки, фрески — выполнялось местными мастерами. Так было, например, в Кузнецове: иконы писал житель д. Лупанерь Матвей Иванович Москвин, а богатые кузнецовские торговцы принесли в «дар» на алтарь деньги, дорогие ковры, скатерти, платки и прочее. Самым последним лебяжским иконописцем был Федор Васильевич Шаромов, проживавший в самом Лебяжье, расписавший многие и многие храмы своего, Уржумского и соседнего Нолинского уезда; умер он в 1953 году. Впрочем, некоторые сметливые батюшки не дожидаясь, когда прихожане принесут добровольные пожертвования на алтарь новой церкви, и просили у Консистории дозволения самим «чинить сбор со своих прихожан на украшение церкви». Такого дозволения просил, к примеру, в 1788 году диакон Красноярской церкви Федор Старцов (ГАКО ф 237 оп 91 д 189). А в 1811 году сами прихожане той же церкви просили разрешения архиерея вместо деревянной отдельно стоящей колокольни «построить в их селе каменную колокольню, деньги-де у них имеются» (ГАКО ф 237 оп 114 д 1329). Любопытно, что на завершающем этапе строительства церкви с. Байсы, работал лично настоятель храма и благочинный Апполинарий Буевский. При установке креста на её холодной части летом 1992 года извлекли из маковицы табличку с надписью: «Маковицу сию работал своеручно настоятель Байсинской церкви благочинный священник Апполинарий Иоанович Буевский октября 3-го дня 1880 года и он же сам возложил ее на шпиль холодного каменного храма». Такое вот послание потомкам, но даже самый прозорливый человек в далеком 1880-м году не мог знать, какая драматичная история у этой церкви будет в ХХ веке… Может, в маковице и лебяжской церкви долгие десятилетия хранилась аналогичная табличка? Как знать…
После своей постройки Николаевская церковь достраивалась и приукрашалась и в последующее время. Тот облик, который мы можем созерцать на её фотографии, она приобрела только во второй половине XIX века.Каменная ограда вокруг неё, по данным «клировых ведомостей» была устроена только в 1870 году, на «коей столбы опоченые и железные решетки», а также вместе с ней был «устроен под линию с оградой деревянный пятистенный лабаз на пространство 7 сажень для склада дров и тесу и для хранения усопших для погребения». В пределах ограды возникло тогда и церковное кладбище. В 1880-е годы был построен и освящен в 1888 году третий престол церкви в честь трех святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Украшался и ремонтировался внутренний интерьер храма. Вот интересная запись за 1860 год: «в холодном храме устроен вновь иконостас, по столярству ризы готовы и живописи окончены, а позолотная работа началась и продолжается». Кроме того, церковь имела и подсобные здания, вот какие упоминания о них встречаются в «Ведомостях» 2-й половины XIX столетия.
1860 год: «Зданий, принадлежащий к сей церкви, кроме каменных лавок, от которых в пользу церкви в год получается около 40 рублей серебром, никаких других нет».
1870 год: «Перестроены и расширены каменные лавки. Вместо 14 8 лавок, которые покрыты новым тесом».
1880 год: «Здания, принадлежащие церкви: деревянный дом, 9 каменных лавок, деревянный лабаз для теса и дров с отдельной усыпальницей, и амбар для хранения хлеба».
Ко всему следует добавить то, что церковь денно и нощно содержалась в порядке, подкрашивалась её кровля, ремонтировалась ограда вокруг неё. Об этом заботился и причт, и прихожане, и местная власть в лице земского начальника.
Источник:
1. «Узрим свет…» - Православный краеведческий альманах по истории Лебяжского и Уржумского районов Кировской области. Выпуск №1. Частное (некоммерческое) издание краеведа – любителя Казакова Дмитрия Николаевича. 2005 г. |
