Д. Н. Казаков
О попах
Разговор о попах начался, скорее всего, с какой-нибудь неожиданной, тут же забытой ассоциации.
Тюфтяев, начинающий уржумский пенсионер, стал рассказывать, как священник покупал у него тес:
-Поп дом новый строил. Капитальный дом, большой. Со всякими пристройками, - говорил он негромким голосом в своей спокойной, основательной манере. – И вот не хватило ему досок половых. Он меня, как соседа, и спрашивает, нет ли досок-то. А у меня вокурат были. Потолок-то у меня из тонких досок, ходишь по чердаку, они шатаются, на штукатурке трещинки делаются. Вот я и наслал наверху досок поперек, мало ли, ходить. Лет двадцать, наверно, лежали. Ну, я что? Поговорил с сыном. Отдать? – Отдать. Сняли штук шестнадцать, отдали. По шесть с половиной метров. Хорошие доски.
Ну ладно. Немного погодя зовет нас этот поп к себе в новый дом. Сначала все показал, везде обвел – все сам делал. Потом привел в мастерскую, достал бутылку, налил себе, нам. Раздавили, он спрашивает:
-Ну, сколько тебе за доски?
Я говорю:
-Дак сколь... Никогда досками не торговал, понятия не имею.
-Ну, все равно, сколько? Сколь скажешь, столько и дам.
В этом отказе называть цену чувствовалась в Тюфтяеве мужицкая, хозяйская, не очень опрятная, но и, конечно, не лишняя хитрость оставить здесь последнее слово за собеседником: не показаться жадным и не поторо-питься с ответом.
-Двести рублей хватит?
Ничего себе, двести. Я думал, рублей тридцать даст и хорошо. Цены-то тогда не нынешние были.
-А не много, - говорю, - будет?
-Нет. Бери двести рублей.
Ну, я взял, конечно. На тридцать рублей рассчитывал, а получил двести.
Тюфтяев и сейчас еще, через несколько лет, довольно улыбается.
-Он еще одну бутылку достал. Вышли от него, конечно... – Тюфтяев, сижа покачиваясь, изобразил полное отупение.
-У них деньги водятся, - вставил Зараменских.
-А я ведь сперва подумал, что ты священник, - говорит Боренке, одному из собеседников, Тюфтяев.
– Борода. Внушительный такой. Думаю: батюшка. А потом смотрю: нет, матерится, да еще будь здоров как. Значит, не батюшка.
Боренко смеется.
-Меня тут в Уржуме тоже за попа многие принимали. Особенно старушки. Идут навстречу, перекрестятся, поклонятся. Ну, я тоже, - Боренко делает легкий, но достойный и благообразный поклон, - доброго, мол, здоровья. Еще и сейчас так бывает.
-А я вот когда работал, так нам с попами этими в полемику вступать не велели, да и вообще партийным работникам не разрешали, особенно в церкви, при народе, - в свою очередь начинает держать речь Зараменских, бывший номенклатурный чиновник мелкого уровня.
– Я вот когда в СЭС работал, нам в Кирове на семинаре говорили, лектор целую речь держал. Они ведь грамотные очень, священники. Их в семинариях учат не то, что в наших институтах. Они там Ленина, Маркса штудируют, все науки изучают, в любом вопросе подкованы.
Идет вот, значит, поп в своей одежде длинной, лектор рассказывал, мимо спортплощадки, а там пацаны на турнике что-то пытаются делать. Увидали его, какую-то насмешку бросили. Он подошел к ним.
«Разве так, - говорит, - ребята, на турнике заниматься надо? Вот так надо».
Скинул свое облачение, да пошел фигуры вертеть. Пацаны только рты поразевали. Вот, мол, тебе и поп.
Или вот еще, с той же лекции. Раз партийный работник в гостинице ночевал. Ну, небольшой, но райкомовского масштаба. А соседом по комнате оказался поп. Вечером, прежде чем поужинать, поп перекрестился, сказал что-то божественное. Ну, этот партийный работник и стал чего-то насмешливое высказывать. Поп послушал, а потом говорит:
«Вы ведь, - говорит, - неверно со мной обращаетесь. Вот как у Ленина в таком-то томе, на такой-то странице сказано, как надо со священниками говорить».
Этот партийный работник и заткнулся.
-Раз как-то, - продолжает дальше Зараменских, - тот же лектор рассказывал. Но это уже не про грамотность. Раз как-то, значит, приходит в райком из области приказ: такую-то церковь в такой-то срок закрыть. В райкоме – что? Надо выполнять. Надо к чему-то придраться. Приходят в церковь, говорят:
«Вы тут, в церкви, делаете свечи. Воздух тяжелый, не соответствует правилам по охране труда».
-В церквях естественная вентиляция сделана. Там воздух еще чище, чем на заводе каком-нибудь, - вставляет кто-то из слушателей этого разговора.
-Конечно. Я ничего не говорю. Но ведь придраться надо к чему-то. Вот и придрались.
«Чтобы, - говорят, - электрическая вентиляция была установлена, - И называют конструкцию какую-то зарубежную, какую у нас днем с огнем не сыщешь. – Сроку две недели».
Через две недели приходят, батюшка говорит:
«Я за две недели достать не мог, прошу сроку еще неделю».
Через неделю приходят, в церкви вентиляция установлена именно такой марки, какую называли.
Ну, конечно, через ихнее центральное управление церковное из-за границы, наверно, выписали, да прислали.
А от церкви от той пришлось отступиться.
Они ведь ко всему быстро приспосабливаются. Для причастия у них для каждого отдельная ложка. При крещении, - на них нападали за это, теперь воду так дезинфицируют, что чище чистой, не заразишься. И подогревают.
Так что... они люди грамотные...
Заговорили о том, что ионы серебра очищают воду. Вспомнили про дистиллированную воду. Один старичок высказал недоумение, почему дистиллированная вода, которую получают выпариванием, для постоянного употребления вредна, а спирт, который получают похоже, полезен.
Заговорили об изготовлении самогона и спирта, об Уржумском винзаводе, его разгроме и, соответственно, о политике партии.
-Да. Вот. О большевиках, - сказал вдруг Тюфтяев. – Мне один старожил наш уржумский рассказывал, Курочкин. В девятнадцатом году, говорит, весной на Шинерке вдруг трупы появились в рясах. Священники. Их большевики в Берсенском логу расстреливали. Не захоронили, вот весенние воды их и вынесли. Наверно, сельские священники были, не уржумские... Какое уважение к такой власти... Зато был страх. Боялись.
-Будто бы гуманных целей достигали. Негуманными методами. Так не бывает, - с горечью на лице сказал Боренко.
-Еще вот один факт вспомнил, - помолчав, продолжил Тюфтяев. – В исполкомовском подвале в Уржуме иконы из церквей хранились. Много. А в шестидесятые годы там председатель исполкома Кожинов правил. Был такой. По его приказу все эти иконы в исполкомовских печах вместо дров сожгли. Вот и думаю, если они так к прошлому относились, то как мы к ним должны относиться? Ну, мы-то ладно, сами в то время жили и теперь живем, мыши серые, а в будущие-то люди как к ним должны относится: как они к прошлому?..
1990 г. |
