Так было положено начало осенней волне арестов священнослужителей в Уржумском уезде. Спустя 2 дня после выхода последнего постановления, 6 октября «кожаные куртки» наведались в село Лебяжье и арестовали здесь только 2 священнослужителей – о. Василия Несмелова и о. Михаила Зырина. Поводом для ареста стали показания лебяжского коменданта Монахова, что на колокольне церкви находился во время мятежа пулемет, а сами священники ушли из села вместе с «белыми». Согласно материалам «дела», чекисты на дом к обоим священникам нагрянули с ордером на производство обыска и ареста. В доме о. Василия орудовал некто Павлов. В ордере, который он предъявил семье священника, значилось: «Ордер поручается Павлову произвести обыск, ревизию, выемку документации и книг, наложение, запрещение и арест о. Василия, проживающего в селе и волости Лебяжье. В зависимости от результатов обыска задержание, арест и обыск 1918 год октября 6 дня⁴⁸».

В доме священника были изъяты: переписка, серебряный крест, карты, подзорная труба и 2 ящика разных галантерейных товаров неизвестного хозяина. На все это был составлен протокол с подписью хозяина дома⁸¹ . Вещи были отправлены в местную комендатуру, где комендант Монахов также дал расписку, что им были получены «приняты от фронтовой ЧК разные галантерейные и мануфактурные вещи⁴⁹». Интересно, что в другой расписке уже значилось: «Приняты от Павлова по ордеру от 6 октября за №327 отобранные вещи 1 подзорная труба, 1 серебряный крест⁵⁰»; видимо вещи на месте прошли определенный «отсев», а остальное было направлено вместе с арестованными в уездное ЧК в качестве «вещдоков».

Арестованных отправили на пароходе вместе в Уржумскую тюрьму, куда сплавляли всех арестованных по подозрению в контрреволюции. Вот что вспоминала дочь о. Василия в упоминавшемся ранее письме: «… Это было в 17-18 годах. Забирали и разоряли все семьи священнослужителей. Эта участь не обошла и нашу семью. У нас отобрали тогда всю мебель, а нас всех оставили в одной комнатке, а потом и совсем выгнали. А папа пришел домой со службы и не дали даже поесть. Его забрали в чем был (подрясник, ряса) и увезли в Уржумскую тюрьму на пароходе. Мама ездила туда из Лебяжья в Уржум, но в живых отца уже не застала. Он был расстрелян. Я помню, как отец всех нас поцеловал, благословили, ушел под конвоем⁵¹».

В тот же день 6 октября священники Зирин и Несмелов были допрошены, а допросы их документально зафиксированы. После рассказа о. Михаила Зирина, приводившегося в предыдущей главе, следователь записал : «Допрашиваемый Зирин все время держался крайне взволнованно, и ни на один вопрос не ответил прямо и после несколько раз повторял сказанное и уяснялся, держал себя все время непонимающим⁵²».

Семья лебяжского священника Михаила Зирина. Дореволюционное фото. 

Как видно из показаний священников, оба они были к этому времени уже морально сломлены, прекрасно осознавая, что их ждет, путались в показаниях и даже противоречили друг другу, что стало для чекистов доказательством их вины. Им было предъявлено одно обвинение – «участие в белогвардейском Степановском мятеже⁵³», они де своими действиями благоволили степановцам и разрешили им поставить пулемет на колокольне, хотя прямых доказательств этому не было, а также ушли вместе с «белыми». Почему-то тогда считалось, если человек уходил вместе с «белыми» от красных, значит точно он являлся контрреволюционером; за это полагалось только одно наказание – расстрел.

Само следствие, судя по сохранившемуся «делу», было очень примитивным, как и тысячи ему подобных. Опиралось оно на показания арестованных и Монахова, который на месте провел «собственное расследование», приняв за чистую монету все слухи, бродившие по Лебяжью, например, что на колокольне церкви был не только дозорный пост, но и пулемет, доставленный туда с разрешения попов. В своих показаниях он утверждал: «4 августа вступление было белогвардейцев в Лебяжье, на что священники содействовали, разрешив поставить пулемет на колокольне для дальнего обстрела местности да всеми качествами благоволили белым. При вступлении советских войск (6 августа) священники удрали, а также диакон отстал от них. Числа 25 августа священники вернулись, послали к коменданту Лебяжья сторожа звонаря, можно ли начать службу. Я сказал, пожалуйста, почему вы раньше где были. Они сказали, мы ушли от испуга. Другой говорил, что я ушел ибо не моя неделя службы⁵⁴».

Разумеется, никто из чекистов не удосужился послать в Лебяжье своих агентов проверить показания Монахова, ему поверили на слово. Правда, один свидетель все же был допрошен – звонарь церкви, показания которого я приводил в предыдущей главе и который сам толком ничего не знал. Это было для того времени даже более чем достаточно – в большинстве сохранившихся «дел» того времени, все показания опирались на один-единственный донос и допрос подозреваемых, а остальное следователь должен был «додумать» сам и лучше бы не в пользу обвиняемого. Нередки были случаи, когда чересчур ретивый следователь, не находя повода для осуждения арестованного, попросту придумывал их; именно потому большинство расстрельных приговоров того времени выглядит так нелепо. Чем больше «контрреволюционеров» отправишь раков ловить – тем лучше. В дальнейшем такая практика была распространена среди чекистов во все годы сталинского правления, когда показания выбивались силой. Но в 1918 году в последнем не было нужды, т.к. следователи и не пытались доказать вину обвиняемого. Это не удивляет, если вспомнить, что здесь большую роль играли такие мотивы, как убийства по разнарядкам или чисто из-за жалования, о чем уже говорилось: больше убьешь – больше заработаешь.

Позднее многие чекисты руководствовались рекомендациями Лациса, изложенными на страницах Казанского журнала «Красный террор» 1 ноября 1918 г.: «Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом — смысл и сущность красного террора».

Показания лебяжского звонаря, как видно из них, ничего не дали – был ли пулемет на колокольне, тот не знал. Пункт обвинения о пулемете на колокольне рассыпался, не имея доказательств, но был еще один пункт – уход из села вместе с «белыми», хотя этот уход был еще до разгрома степановцев, а также то, что обвиняемые все врали и путались в показаниях. Ну вот врут гады и все тут! Разумеется, можно было найти кучу доказательств, что уход из села был еще ДО разгрома «белых», но в этом случае вся их вина сводилась бы на «нет», но явных «контрреволюционеров» по Лебяжской волости катастрофически не хватало, и дурак-следователь подписывает смертный приговор невиновным людям, не отпускать же их восвояси…

Если посмотреть аналогичные дела по южным уездам, можно увидеть картину, что и другие «дела» «шились» подобным же образом – без доказательств, на основании доносов и «запирательства» обвиняемого, а обвинения выносились такие, что ни в 1920-е, ни даже в 1930-е ни один следователь не принял бы их серьезно, а ведь в ЧК сидели отнюдь не дураки. Почему так делалось? Был «красный террор», должны были быть и жертвы. Разумеется, немалую роль здесь играли и стимулы – поощрения, награды, повышения, а сидеть в ЧК маленького городка было маленьким удовольствием.

В постановлении о расстреле лебяжских священников говорилось: «Чрезвычайная комиссия при Совнаркоме по борьбе с контрреволюцией на Чехословацком фронте, разсмотрев дело священников с. Лебяжье Лебяжской волости Уржумского уезда граждан Зирина Михаила Михайловича и Несмелова Василия Васильевича по обвинению их в соучастии в белогвардейском контрреволюционном движении при занятии с. Лебяжье, принимая во внимание показания коменданта села т. Монахова, а также то, что показания как гр. Зирина, так и Несмелова являются сплошной ложью, т.к. в своих показаниях они противоречат друг другу, и что при занятии села обратно советскими войсками они очевидно почувствовав свою вину бежали вместе с белыми, признать их вину в соучастии белогвардейских бандах и постановила: граждан Зирина и Несмелова расстрелять⁵⁵».

Приговоренные к смерти, батюшки содержались после приговора в Уржумской тюрьме больше недели. Это было следствием того, что у ЧК и без того было много «работы».

* * *

Аресты духовенства происходили и в других местах уезда. В селах Салтакьял и Хлебниково были также арестованы духовные лица по обвинению в причастности к мятежу и приговорены к расстрелу. В с. Салтакъял был арестован по навету крестьян, не согласных с разделом земли, священник Анатолий Ивановский. Батюшка служил в селе с 1901 г. и немало в прошлом сделал добра для своих прихожан, был прекрасным отцом для своих семерых дочерей и троих сыновей. Как обычно, батюшку обвинили в агитации против советской власти. В приговоре о. Анатолий был назван «как белогвардеец, который ведет агитацию против Советов даже проповедями». В доме священника был произведен обыск. Нашли например письмо дочери из Казани, написанное 9 августа 1918 г. во время бело-чешского мятежа, в котором она описывала, с какой радостью встречало чехов население города. Это тоже вменили батюшке в вину.

Вместе с батюшкой было арестовано еще несколько человек, в т.ч. «опричник его», как написали в документе, Иван Филимонович Соколов. Всем им втюхали обвинение в антисоветской агитации и участие в Степановском мятеже, и вообще все они де насквозь пропитаны духом монархического строя. Короче, если уж обвинять, так уж по всем пунктам! Арестованному Демакову предъявили следующее обвинение: «Гражданин д. Визимки Павел Кузьмич Демаков арестовывается как контрреволюционер, который привозил белогвардейцев, обезоружил коллектив и указывал руководителей коллектива, которого сопровождаем в Чрезвычайную следственную комиссию с членом коллектива Иваном Екимичем Роженцовым». Разумеется, сам Демаков это напрочь отрицал.

На допросе 16 октября 1918 года о. Анатолий своей вины не признал, сказав: «В с. Салтакъял я переехал в 1901 г. из псаломщиков в священники, где и служу по настоящее время. Население до революции и во время первой революции ко мне относилось хорошо и насилия со стороны населения не видел. Вторая революция меня застала в с. Салтакъял и участия в деле революции не принимал. Во вторую революцию население ко мне относилось хорошо. Я населению своего прихода ничего на почве политики не говорил и агитации никакой не вел, а на почве религии я говорил в церкви поучительные статьи о гонении на церковь в Петрограде (месяца и числа не помню)…»

Священник с. Салтакъял Анатолий Ивановский в кругу семьи.
Дореволюционное фото (предоставлено священником Вячеславом Михайловым).

Священника спросили, как он относится к закону об отделении Церкви от государства. На это последовал ответ: «Это значит лишить государственную власть благословения Божьего». На вопрос, признает ли он советскую власть, Ивановский ответил: «В гражданских делах признаю, а в церкви и агитации против советской власти я не вел». «Виновным себя не признаю, в том и подписуюсь» - заканчивается протокол первого допроса.

18 октября состоялся повторный допрос. На нем о.Анатолий говорил, указав в том числе и причину доноса на него: «После окончания семинарии состоял на должности псаломщика до 1901 г. В 1901 г. занял должность священника в с. Салтакъял, где находился до сего времени. Сельчане вообще относятся хорошо, но есть и лица недоброжелательные. Инцидент получился при разделе земли, приходским сходом было решено землю мне оставить т.к. жалования я не получаю, но крестьяне некоторые села Салтакъяла этим не были довольны и засеяли весной свои участки Ельмихеев Александр и Леухин Спиридон с. Салтакъяла, предполагаю, что они на меня донесли об агитации против советской власти. Против власти я лично не агитировал, а только читал воззвания патриарха Тихона и церковного собора. Я предполагал, что я должен исполнять предписания высшей церковной власти и что советская власть не должна вмешиваться в церковных делах, т.к. согласно декрета об отделении церквей от государства. В воззвании патриарха Тихона говорится против власти, что сейчас идет гонение над церквями, отбирается церковное имущество и здания. этому не верить я не могу. Я исполнял свои обязанности, а если это не исполнять то должно уйти с должности.

На вопрос, если вы видите в предписаниях высшего вашего начальства неправильность, вы можете об этом сообщить Власти, ответил, не могу определить. В воззвании патриарха Тихона сказано, что людей производивших насилия над церквями исключить из православия, а против советской власти ничего не сказано. В учредительное собрание я голосовал за церковную группу, номер я не помню, как будто №10. В политической партии никогда не участвовал и не сочувствую, но сочувствую идее социализма. В селе крестьяне настроены разно и некоторые держатся определенно за Власть, хотя не знаю, как они это делают, может быть в целях личных. Большинство из крестьян принимают советскую власть как факт и только повинуются власти какая то не была. На распоряжения советской власти, например о введении твердых цен, реквизиции хлеба и т.д. определенно сказать не могу т.к. с одним первое время соглашаюсь, а с другими другое. Цели белогвардейцев и чехословаков не знаю, знаю только, что народоволие воюет против красной. Письмо написано моей дочерью Верой, проживающей в Казани, почтовый адрес не знаю, пишу письма в писчебумажный магазин Кропотова на Рыбнозаводской площади. Я предполагаю, что дочь моя это пишет не по убеждению, но просто описывает ликование при появлении чехословаков, и думаю, что она свободно бы присоединилась к ликованию при встрече красноармейцев, если бы окружающие принимали учавствие. Дочь моя является слушательницей Высших женских курсов. В политических партиях она никогда не участвовала. Вообще мнение ея последнее время не знаю. Советскую власть я признаю как факт и исполняю ея распоряжения. Для меня безразлична, какая власть бы не была, лишь бы была она на христианских основах. Царское правительство для меня лучше в том, что церковь не была отделена от государства. Вообще не задавался целью судить, какая власть лучше, какая хуже, лишь бы были между людьми братские отношения».

Причт Салтакъяльской церкви попытался вступиться за своего любимого пастыря. 23 сентября 1918 года было направленно следующее прошение, подписанное диаконом Иоанном Ивановым и псаломщиком Федотом Ефремовым: «17 сентября 1918 года священник села Салтакъял Анатолий Ивановский был взят военной силой и увезен в Уржум на заключение в темницу, по какой причине, мы совершенно объяснить не можем, так как в поведении отца Анатолия Ивановского мы не замечали никаких противозаконных действий: проповедей на политические темы не произносил, а произносил лишь на религиозные темы поучения».

Писала заявление об освобождении мужа и матушка Юлия Михайловна Ивановская:

«Некоторые из прихожан с. Салтакъял сводят просто счета с мужем моим священником с Анатолием Дмитриевичем Ивановским и добиваясь смещения его с должности из с. Салтакъял донесли на него». Прошения не помогли, о. Анатолий был приговорен к расстрелу⁵⁶.

В Хлебниково был арестован диакон о. Алексий Решетов, который против своей воли оказался втянут в участие в мятеже. Батюшку допрашивали дважды, но была то чистая формальность для составления «дела»; судьба его уже была решена⁵⁷. Сам батюшка, понимая это, говорил следующее в свое оправдание: «Думаю, что советская власть и ее декреты служат благу народа. На декрет об отделении Церкви от государства смотрю, что он необходим. Врагов советской власти знаю лица, которые препятствуют советской власти, выступают на собраниях против власти Советов. Потому и меры, принятые против власти Советов, считаю правильными. Красный террор считаю необходимым, большевизм должен прибегнуть к красному террору. На выступление чехословаков и белой гвардии смотрю отрицательно. Они не могут принести пользы народу, а почему же контрреволюционный приказ, да я тогда и не подумал. Желательно, чтобы укреплялась советская власть…»

Этот жалкий лепет уже опустившегося от страха человека, не помог ему. В постановлении от 29 октября 1918 г. ему был вынесен смертный приговор: «…Решетов будучи диаконом принимал самое активное участие в политической жизни и действия его были направлены против власти Советов. Будучи назначенным начальником волости контрреволюционером Березинским принял таковое и не уничтожил его приказ, выступал на собрании и в корне срывал советскую власть в своей волости, а также заявлял, что он всегда прочитал бы на собрании контрреволюционные воззвания и приказы, к тому же пользовался популярностью в своей волости. Усматриваю в лице и действиях Решетова контрреволюционную агитацию. А поэтому постановляю : расстрелять».

В некоторых местах священникам удалось спастись от расправы, как это посчастливилось сделать священникам Андрею Кощееву в с. Марисола и протоиерею Уржумского Свято-Троицкого собора Иоанну Короваеву. Рассказывают, когда в Марисоле к батюшке пришли чекисты, тот попросил матушку их накормить, а сам ушел переодеваться. Больше его не видели… Пока матушка развлекала чекистов разговорами, батюшка скрылся через подземный ход в церкви. Возможно, именно после этого случая чекисты стали производить аресты духовенства прямо на месте, в чем бы те не были.

Вот как рассказывал об этом очевидец Б.И. Шабалин: «Утром, против здания волисполкома Иван Лемаков, по народному «комиссар Ванька», родом из деревни Калянурцы и несколько мужиков и о чем – то бурно во весь голос спорили. Волисполком располагался в добротно построенном пятисотенном доме с коридором на каменном фундаменте крытой железом крышей, ранее принадлежащей церковному приходу.

К ним со стороны улицы приближались пять красноармейцев: четверо с винтовкой и один с наганом на поясе спрашивает:

«Напротив, – показывая рукой на полукаменное здание, – здание волисполкома? Как мы можем увидеть секретаря волисполкома Шишигина Николая Ивановича?»

«Да, – отвечает Демаков, – но он пока не успел придти из дома с хутора Шишидино. Хутор находится в 1,5 верстах от села, наверно, скоро прибудет». В этот же момент со стороны школьного сада шагал Николай Иванович и услышал, что его спрашивают приезжие с оружием и в военной форме. Сердце вещун – почуяв недоброе, он быстро скрылся в школьном саду. Подождав четверть часа, немедленно два красноармейца были направлены в Хутор Шиширино за секретарем, но не застав его дома, вернулись.

Тем временем оставшиеся три красноармейца взяли со службы попа Андрея и арестовали моего отца Шабалина Ивана Андреевича и протодьякона Соколова. Батюшка Андрей взмолился: « как же я в церковной ризе поеду в Уржум, мне нужно переодеться» и упросил их дойти до квартиры. Они согласились, благо квартира недалеко, только улицу перейти. Зашли домой, отец Андрей обращается к матушке:

«Матушка, угости-ка «гостей» свежими щами из печки. Они давненько не кушали. А я, пока они кушают, переоденусь.

Матушка встревоженная достает наваристые щи из печки и тут же на кухне разливает в миску и ставит на стол. «Гостей» рассаживает и они прижав винтовки меж ног, приступают к трапезе. «Вы кушайте, соколики, – потчует отец Андрей «гостей», – а я зайду в соседнюю комнату, сброшу ризу, переоденусь и вернусь. «Гости» покушали, ждут, а его все нет. Встревожились, заглянули в соседнюю комнату, а батюшки и след простыл. В начале тридцатых годов я, во время летних каникул, приехал в Корисолу к деду твоему, Григорию Алексеевичу, между прочем, он сказал, что недавно инкогнито (тайно) приходил отец Андрей и переночевал в Корисоле и долго плакал, что люди забыли про Бога, даже и его упрекнул в безбожье, сказав с горечью: «даже ты, Григорий Александрович, не вспоминаешь Бога». Августовское событие 1918 года в селе Марисола окончились тем, что Шабалина И.А., моего отца, продержали в Уржуме три дня, не найдя состава преступления, отпустили, а протодьякона Соколова расстреляли⁵⁸».

Протоиерей Иоанн Короваев ушел из Уржума вместе со «степановцами» (а вину ему, как настоятелю городского собора, могли вменить серьезную) и уехал в тот самый Салтакъял, в котором был арестован священник Ивановский. В этом селе он появился на свет и здесь у него жили родственники. Батюшка жил в селе так уединенно несколько лет, что не подвергался аресту до самого возвращения в Уржум. Возможно, ему помогали местные крестьяне, наученные горьким опытом.

Вести об арестах быстро долетели до села Новый Торьял, в котором служил священник Михаил Сазанов, довольно незаурядная, одаренная личность. Очевидно, к новой власти он относился тоже не очень и не скрывал этого, почему при въезде чекистов в село, выехал из него под видом бедного марийца, не знающего ни слова по-русски. Его жена с 5 детьми и с оставшимися пожитками на возу долго добиралась вслед за мужем до Кучкинера. Батюшка переменил фамилию и благополучно работал учителем до 1937 г., когда все же был арестован и расстрелян⁵⁹. Ныне он широко известен в Марийской республике, как ученый-историк и публицист Янтемир.

Двоих лебяжских священнослужителя расстреляли 18 октября 1918 г. В записях о требах в метрической книге Лебяжского прихода за сентябрь того года можно найти такую запись: «Умершие священники В. Несмелов, М. Зырин с диаконом В. Васильевых, с псаломщиком Л. Злобиным». Последние двое не упоминаютсяв «Книге памяти жертв политических репрессий», так же как не упоминается и марисолинский диакон Соколов и многие другие, расстрелянные в те дни.

29 октября 1918 года «за антисоветскую агитацию, сочувствие белым» был расстрелян хлебниковский диакон Решетов⁶⁰. Прошение верующих не помогло и о.Анатолию Ивановскому. 30 октября 1918 года он принял мученическую смерть близ Уржума по приговору Чрезвычайной Комиссии от 18 октября.. В смертном приговоре в частности указывалось: «…Ивановский действительно распространял и сам лично читал в церкви воззвания патриарха Тихона и другое против власти. Для него лучше царское правительство тем, что церковь не отделена от государства. К советской власти не имеет симпатии. Из того заключается, что Ивановский старается всеми силами воздержаться против существующей власти, а потому постановил: священника Ивановского расстрелять⁶¹». По словам уржумского краеведа Н.Б. Пентиной, о. Анатолий был расстрелян «Где-то в Гарях…» Гари – это лесок около города Уржума.

Еще одно место расстрелов около г. Уржума, на берегу речки Шинерки. Тела расстрелянных бросали на лед реки.

«Где-то в Гарях…» Неимоверно трудно, практически невозможно установить места расстрелов 1918 года. Местные жители, если и знали о них, старались помалкивать, даже не рассказывали своим детям. Поэтому так мало свидетельств дошло до нас. Именно потому уникально и бесценно для нас воспоминание жителя г. Уржума Б.А. Курочкина: «Местом казни были Берсенский лог… Весной 1919 года на Шинерке вдруг появились трупы священников. Наверняка их постигла судьба других арестованных, расстреливали священников в Берсенском логу, наверное, были это сельские священники. Не успели захоронить их, а поэтому вешние талые воды вынесли тела в реку⁶²…»

Ныне о. Анатолий прославлен в лике новомучеников Российских. Прославлен в лике новомучеников, к сожалению пока Зарубежной Православной Церковью, и о. Василий Несмелов.

О чем думал о. Василий Несмелов в те последние мгновения своей жизни, стоя на краю Берсенского лога? Где-то там, за его спиной шумел уездный Уржум, отсвечивали на осеннем солнце купола городских церквей, а перед его глазами трепетал кронами древ желтолистный лес, глубоко внизу, на дне лога, журчала своими стремительными водами речка Шинерка, унося в стремительном потоке опадавшие листья. Природа склонялась к своему закату, так же как и жизни стоявших над логом людей, бывших словно на краю жизни и смерти. о. Василий вознес свои светлые очи к небесам и начал молиться Господу за своих мучителей, за тех, кто стоял рядом с ним, за свою семью.

Главный палач махнул рукой, и пуля оборвала молитву.

Источники и литература.
 
1. Герценка : Вятские записки: [Науч.-попул. альм.]. Вып. 5 / Департамент культуры и искусства Киров. обл., Киров. гос. универс. обл. науч. б-ка им. А.И. Герцена; Редкол.: Н.П. Гурьянова (сост.), В.А. Коршунков (науч. ред.), В.И. Морозов (общ. ред.) и др. - Киров: Киров. ОУНБ, 2003 (Киров : ФГУИПП «Вятка»). - 183 с. : ил. - ISBN 5-85271-111-X.
2. Черезов В. Как большевики крестьянина обобрали // «Наш вариант» - Киров 9 ноября 2000 г.
3. Кировская правда – Киров 1977 г. от 15 апреля с. 4.
4. Пушкин С.В. Хомаковщина // Краеведческий альманах «Уржумская старина» - Уржум 2003 г.№10. с. 127.
5. О. Егоровых: Трагедия народа: Книга памяти жертв политических репрессий Республики Марий Эл Йошкар-Ола: Марий.полигр.-изд. комбинат, 1996-2000; о Загарских из письма из личного архива автора.
6. Мышкин Уржумский уезд в 19 году (воспоминания очевидца) // Известия Вятского губисполкома РКП – Вятка 14 марта 1923 г.
7. Николаев Н. За власть Советов // «Знамя октября» - Лебяжье 30 апреля 1977 г.
8. Е.А. Новгородцев публиковал эту цитату в своих очерках «Первые лебяжские колхозы» («Знамя октября», 25 мая – 10 августа 2000 г.). Однако мне он сказал, что в действительности речь здесь идет о неизвестном лебяжском священнике, расстрелянном не в 1930-е годы, а в 1918 г., о чем писал Сумароков в газете «Вятский край» в середине 1990-х годов (к сожалению мне эту статью не удалось найти). Возможно, этим священником и мог быть о. Василий..
9. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-10818 лл. 8-8 об 10. ГАСПИ КО ф.Р-6799 оп. 9 д. су-10818 лл. 8-8 об 11. ГАСПИ КО ф.Р-6799 оп. 9 д. су-10818 л. 7.
12. Из письма дочери о. Василия (из личного архива автора).
13. Из письма дочери о. Василия (из личного архива автора).
14. ГАСПИ КО ф . Р-799 оп. 9 д. су-10818 лл. 11-12.
15. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-10818 лл. 9-10 об.
16. Сведения предоставлены районной библиотекой г. Нолинска.
17. Истории, мифы и легенды края – Советск, 2006 г.
18. По данным «Книги памяти политических репрессий Кировской области. Уржумский район» - Киров 2000 г.
19. Охотников Ф.М. История Марисолинской церкви, исследовательская работа.
20. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-11632.
21. Федичкин Д.И. Ижевское восстаниев период с 8 августа по 20 октября 1918 года // Журнал «Первопоходник». Лос-Анжелес, США, 1974, кн. 17 стр. 63-77.
22. По воспоминаниям лебяжан, очевидцев мятежа, в Лебяжье вместе со степановцами были и чехи.
23. Николаев Н. За власть Советов // «Знамя октября» - Лебяжье 30 апреля 1977 г.
24. Путинцев П.Е. О событиях в с. Лебяжье в 1918 г. // Вперед - Лебяжье 7 ноября 1957 г.
25. Путинцев П.Е. О событиях в с. Лебяжье в 1918 г. // «Вперед» - Лебяжье 7 ноября 1957 г.
26. По воспоминаниям Л.Ф. Якимовой.
27. Николаев Н. За власть Советов // «Знамя октября» - Лебяжье 30 апреля 1977 г.
28. ГАСПИ КО ф.45 оп. 1 дд. 144-147.
29. ГАСПИ КО ф.45 оп. 1 дд. 144-147.
30. Сведения из личного архива автора.
31. Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918—1922. Берлин, 1924 (современное издание — М., 1990).
32. http://ru.wikisource.org/wiki/Постановление_СНК_РСФСР_от_5.09.1918_О_ "красном_терроре" .
33. Мельгунов С.П.Красный террор в России. 1918—1922. Берлин, 1924 (современное издание — М., 1990).
34. ГАСПИКО ф. 12 оп. 1 д. 36 л. 41 «протоколы и переписка о работе Чрезвычайной комиссии».
35. Чудиновских Е.Н. Дело на семи листах // Вятский епархиальный вестник – Вятка 2011 г. №4 с 9.
36. ГАСПИ КО ф. 12 оп. 1 д. 19 л. 34.
37. ГАСПИКО ф. 12 оп. 1 д. 36 л. 41 «протоколы и переписка о работе Чрезвычайной комиссии».
38. Воспоминания товарища Обер-Прокурора Святейшего Синода князя Н.Д. Жевахова Изд-во: Царское Дело, 2008. Тираж 10000.
39. Курочкин Б. Так было… // «Уржумская старина» - Уржум 1991 г. №3.
40. Здесь и далее : по данным Книги памяти политических репрессий Кировской области. Уржумский район - Киров 2000 г.
41. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп.3. д. су-11644.
42. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 3 д. су-11722.
43. Воспоминания товарища Обер-Прокурора Святейшего Синода князя Н.Д. Жевахова Изд-во: Царское Дело, 2008. Тираж 10000.
44. Курочкин Б. Так было… // «Уржумская старина» - Уржум 1991 г. №3.
45. Воспоминания товарища Обер-Прокурора Святейшего Синода князя Н.Д. Жевахова Изд-во: Царское Дело, 2008. Тираж 10000.
46. Священномученик Анатолий Ивановский // Вятский епархиальный вестник – Вятка 2008 г. №9.
47. Священномученик Анатолий Ивановский // Вятский епархиальный вестник – Вятка 2008 г. №9.
48. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-10818 лл. 1.
49. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-10818 л. 2.
50. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-10818 л. 3.
51. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-10818 л. 4.
52. Письмо из личного архива автора.
53. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-10818 лл. 9-10.
54. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-10818 л. 12 об.
55. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-10818 л. 7.
56. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-10818 л. 12 об.
57. Здесь и далее: ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. СУ-11628, оп. 5 д. су-6538.90. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-11632.
58. Охотников Ф.М. История Марисолинской церкви, исследовательская работа.
59. Янтемир М.Н. Марийская автономная область - Йошкар-Ола, 2006.
60. Книга памяти жертв исторических репрессий по Кировской области, т.2 с.309.
61. ГАСПИ КО ф. Р-6799 оп. 9 д. су-11628 л.7.
62. Курочкин Б. Так было… // «Уржумская старина» - Уржум 1991 г. №3.

Источник: Газета "Знамя Октября” 

В начало